приходил за посылочкой.
Ошивенский. Что же ты его не задержала. Ах, ты, право, какая!
Ошивенская. Да ты постой… Он обещал, что еще зайдет до отъезда. (Стук в дверь.) Войдите – херайн.
Входит Федор Федорович.
Он в костюме цвета хаки, с кушачком, в руке тросточка.
Федор Федорович. Я Марианну Сергеевну встретил, у самых дверей вашего дома, и, представьте, она не узнала меня. Прямо удивительно!
Ошивенская. Ну, что слышно, Федор Федорович? Нашли?
Федор Федорович. Нашел. ParadiserstraBe, пять, bei Engel[18]; это во дворе, пятый этаж. Комнатка непрезентабельная, но зато крайне дешевая.
Ошивенская. Сколько же?
Федор Федорович. Двадцать пять. С газовым освещением и пользованием кухни.
Ошивенский. Все это праздные разговоры. Мы все равно не можем выехать отсюда, не заплатив. А денег – нема.
Федор Федорович. Да вы не беспокойтесь, Виктор Иванович. У меня, правда, тоже нет, но я, пожалуй, соберу к завтрашнему вечеру.
Ошивенский. Выехать нужно сегодня. (Стукнул по столу.) Впрочем, это не важно. Не тут подохнем, так там.
Ошивенская. Ах, Витя, как это ты все нехорошо говоришь. Вы как сказали, Федор Федорович, – с пользованием кухни?
Федор Федорович. Так точно. Хотите сейчас пойдем посмотреть?
Ошивенская. Давайте, голубчик. Что ж время терять попусту.
Федор Федорович. А я сегодня в ужасно веселом настроении. Один мой приятель, в Париже, купил четыре таксишки и берет меня в шоферы. И на билет пришлет. Я уже хлопочу о визе.
Ошивенский (сквозь зубы, тряся в такт головой). Ах, как весело жить на свете, не правда ли?
Федор Федорович. Конечно весело. Я люблю разнообразие. Спасибо коммунизму – показал нам белый свет. Увижу теперь Париж, новый город, новые впечатления, Эйфелеву башню. Прямо так легко на душе…
Ошивенская. Ну вот, я готова. Пойдем же.
Ошивенский (Федору Федоровичу). Эх вы… впрочем…
Федор Федорович. Да вы не беспокойтесь, Виктор Иванович. Все будет хорошо. Вот увидите. Комнатка чистенькая, очень даже чистенькая.
Ошивенская. Ну, поторопитесь, голубчик.
Федор Федорович. До свиданьице, Виктор Иванович.
Федор Федорович и Ошивенская уходят.
Ошивенский сидит некоторое время неподвижно, сгорбившись и распялив пальцы отяжелевшей руки на краю стола. Затем под окном начинают петь звонкие переливы очень плохой скрипки. Это тот же мотив, что слышала Ольга Павловна в начале II действия.