– Поговорить, – выдавил он из себя, – Всего лишь поговорить… И тут, конечно, можно, только через цепочку неудобно…
Холодный взгляд, от которого «Громобою» захотелось застонать. Ну, где справедливость, а? Хороводится с однокурсником, у которого средств – только в «Макдональдс» ее сводить раз в неделю, а с ним, «Громобоем», способным ее, если на то пошло, и в Париж на экскурсию свозить – не хочет! Ну не хочет, хоть в лепешку разбейся!
И все потому, что он – не красавчик? Не красавчик, однако, и не урод же!
Или ненормальная она просто? Блаженная, а?
Но если это все – только еще большее набивание цены, то… нет уж. Всему – свой предел.
– Ладно, – наконец, спокойно сказала Ольга, – Подождите меня во дворе, я сейчас спущусь.
Вот так. Значит, он, «черная кость», и права не имеет переступить порога квартиры ее папочки-производственника? Интересно, к слову, узнать, сколько ее папаша, замдиректора трикотажного комбината, успел наворовать за время работы в этой должности…
Впрочем, все к лучшему. Тот разговор, который он намеревался вести с Ольгой, лучше вести без свидетелей (тем более без ее излишне заботливой мамаши…)
Послушно вышел во двор, сел под детский «грибок». Моросил мелкий дождичек, и короеды разбежались по домам. Гоша вдруг подумал – а почему он сам никогда не ощущал потребности завести ребенка? Может, потому что с младых ногтей познал – мир жесток. Очень жесток. Кое-кто и не подозревает, насколько…
Наконец, появилась и Ольга. Он уже не удивился тому, как заныло у него сердце при виде нее. Из-за нее, курвы, оно у него теперь регулярно ныло. Регулярно.
Она уселась рядом с ним. Так близко, что у «Громобоя» мелькнула мысль – попросту сграбастать ее – и в «тачку». И в свой коттедж…
Но… нет. Так он не хотел. Она пойдет (или поедет) с ним добровольно (ну… почти добровольно).
Он достал из нагрудного кармана куртки красочные буклеты и аккуратно положил их рядом с Ольгой.
– Что это? – довольно вяло поинтересовалась она.
«Громобой» вздохнул. Надо собраться. Собраться… с духом.
– Две путевки в Анталию, – сипло ответил Гоша, стараясь сейчас не смотреть на ее тонкий профиль (иначе решимость может попросту испариться), – На две недели. Улетаем через три дня.
Она приподняла брови и бросила на него короткий взгляд. Не добрый и не злой. Спокойный.