– Вы хотите, чтобы кто-то из нас, кто-то из полевых мышей, пошёл в Дикий лес и спас высокую от змея? – удивленно спросил один взрослый мышонок, выступая вперед. – Да вы видимо волчьих ягод переели, милочка!
Кирин перелетела с лавра на большой камень, на котором обычно сидела Ведунья.
– Если не вы, то, пока я долечу до Высокого полья, или до скалы Арон, то…
– И где это видано чтобы мыши сражались со змеями? – снова спросил мышонок. – Слухи слухами. Но неужели уважаемая старая Ведунья уже позабыла, что в прошлый раз, когда звенела склянка, полье досчиталось пары мышек?
Луния мельком посмотрела на Сухарика, но похоже, только он сам это и заметил. А мышки начали возмущаться пуще прежнего. Как такое можно было забыть? Даже Сухокрыс и Сухогрыс невольно опустили свои головы, вспоминая события из детства. А они были тогда намного старше Сухарика и понимали намного больше. Даже ему было больно на них смотреть. Он поднялся с камня и хотел было к ним подойти и постоять рядом, но вдруг передумал и тоже понурил голову.
– Лети-ка лучше к высоким, канарейка Кирин.
– Не нужны нам никакие змеи в нашем полье!
– Пусть дочь Одинокой сама себя спасает. Что за напасть, высокая, а со змеёй справиться не может. Что ж там за змей такой? – сказала одна бабка и потащила своих внучат обратно в нору.
Мышки расходились по своим делам, забирая с собой молодняк. Никто не хотел идти на такое. И ради чего? Чтобы спасти какую-то безумную девицу из Дикого леса? Сухокрыс и Сухогрыс тоже ушли. Сухарик смотрел то на смущенную Ведунью, то на печальную Кирин, то на старую склянку, безразлично покачивающуюся на ветке лавра.
Склянка безразлично покачивалась сегодня, и безразлично покачивалась много лет назад, когда случилось непоправимое. Сухарик мотнул головой и пошёл своей дорогой.
Возвращаться в дом он снова не хотел. Братья привыкли тосковать вдвоём, а он привык тосковать один. Так уж повелось. Прежде чем войти в высокую траву, он ещё раз взглянул на Кирин. Луния что-то встревоженно говорила, а канарейка пристально смотрела на Сухарика.
Он смущенно вошёл в высокую траву и даже теперь не пытался привести свою шёрстку в порядок. Тем более тут его никто не видит. Подумаешь, шёрстка запылилась. В его голове были совершенно другие мысли, совсем не о чистоплотности.