Ключи от Москвы. Как чай помог получить дворянство, из-за чего поссорились Капулетти и Монтекки старой Москвы, где искать особняк, скрывающий подводное царство - страница 7

В одиннадцать часов вечера писатель слушал новости по радио и уходил в спальню – ее устроили в бывшем малом кабинете Рябушинского, куда привезли изысканный гарнитур с деревянной резьбой. Горький иронично называл свою комнату спальней балерины, но мебель там не менял, только попросил передвинуть изощренный шкаф с зеркалом, чтобы тот скрывал витраж с лавровым деревом и не бросался в глаза. Так все и осталось в доме, будто писатель уехал на дачу в Горках-10 или в Крым и скоро вернется. После смерти Горького в 1936 году Надежда Пешкова оберегала вещи, и через двадцать девять лет в особняке открыли музей. Теперь это один из самых уникальных мемориальных домов, где уживаются две разные эпохи. Возможно, они ругаются между собой, как склочные соседи. А может, дополняют друг друга, словно противоположности, которые притягиваются.

Судить вам.

Особняк Степана Рябушинского: ул. Малая Никитская, д. 6/2, стр. 5

Корней Чуковский заглянул в квартиру Алексея Толстого в неподходящий момент – ее хозяин в полумраке целовал какую-то женщину. Гость его смутил и испугал, он стал дрожать и умолять не выдавать тайны. «Пожалейте меня, пощадите меня!» – причитал растерянный писатель. Когда зажгли свет, Чуковский увидел, что его разыграли. Перед ним стояла Марьяна, дочь Толстого. Девушка собиралась уходить и прощалась с отцом. Такая мистификация нисколько не удивила гостя. Он знал, что Толстой с молодости любил шалить, гримасничать, каламбурить, придумывать смешные небылицы и превращать свою жизнь в театр.

Писатель нередко возвращался домой с нежданными гостями или за час предупреждал семью, что к обеду приедут человек тридцать, а если задавали вопросы, кто же будет, отмахивался: «Не приставайте! Мотался по городу, наприглашал не помню кого, но безусловно все – чудные люди!» Давайте представим, что мы тоже сидим за большим столом в гостях у Алексея Толстого. В позолоченных канделябрах мерцают свечи. Они бросают блики на дорогую, старинную мебель и отражаются в резном зеркале. Звенят хрусталики массивной люстры екатерининских времен, их отблески прыгают по роскошному фарфоровому сервизу. Нам чудится, что оживают предметы вокруг, шевелятся фигуры на вазах, а прекрасные дамы на картинах вот-вот покинут рамы и присоединятся к обеду.