«Мы боялись насорить, уронить, разбить», – вспоминал первый визит к Толстому литературовед Ираклий Андроников. Мы испытываем такое же беспокойство и переживаем, как бы не зацепить локтем английскую тарелку. Вот хозяин неторопливо и непринужденно рассказывает какой-нибудь нелепый случай, похожий на анекдот, и кто-то из гостей выбегает из комнаты – отсмеяться. Затем Алексей Толстой в красках описывает, как в Париже ходил на рынок в Латинском квартале, выбирал вино, такое древнее, что от пыли рук не отмоешь, как покупал камамбер, непременно свежий, чтобы утренняя роса не обсохла. Потом повторяет излюбленный жест, проводит ладонью по лицу, будто смывая паутину, и спрашивает, заранее зная ответ, пробовал ли кто-нибудь устрицы.
Наши соседи по столу, советские писатели, качают головами – они не видели заграницы даже во сне и едва ли завтракали в этот день. «Обрызнешь их лимончиком, подцепишь двурогой вилкой, а они пищат по дороге в рот», – делится Толстой впечатлениями об устрицах. Писатель любил вкусно поесть, и когда в 1934 году у него случилось два инфаркта, Максим Горький по-отечески наставлял друга, что не следует пить вино бочками, как делали деды в старину, и вообще лучше отдохнуть от наслаждений жизнью, особенно коллективных с пожиранием поросят. Современники не раз упрекали писателя в праздности, но многие и не подозревали о его фантастическом трудолюбии. Иван Бунин вспоминал, что Алексей Толстой напивался и объедался до безобразия, но проснувшись, тотчас обматывал голову мокрым полотенцем и садился за работу.