Закономерность проявилась вновь, – на следующий день после визита председателя в обшарпанный дом на улице Капуцинок наш кассир Водзинский устроил очередную раздачу вспомоществования неимущим эмигрантам. И сдаётся мне, источником денежного благодеяния был тот самый саквояж. Ничего другого на ум не приходит. То ли фантазия бедная, то ли другого варианта просто нет. Похоже, адрес «пещеры Лейхтвейса» установлен.
Правда, следом возникают новые вопросы. Встретиться, забрать благословенный саквояж, обменяться парой слов и раскланяться – всё это требует никак не больше четверти часа. А Лелевель с Зыхом провели в доме часа два. Стало быть, о чём бы ни шёл разговор, парой слов дело не обошлось… Что ж за темы такие обсуждает вождь польской эмиграции с незнакомцем? И с какой стати тот проявляет трогательную щедрость по отношению к Комитету? Редкостный филантроп, должно быть…
Вопросы множатся, ответов нет. Хочется думать, – пока. Каминский сегодня утром встал в дозор у дома, где квартирует незнакомец. Вечером встретимся, расскажет, что удалось выяснить.
Я уже почти пришёл, а до заседания ещё больше получаса. Решив скоротать время за чашкой кофе, захожу в ближайшее кафе и сажусь за свободный столик. Расстегнув пальто, делаю заказ. Кладу на столешницу свежий номер «Фигаро». Отхлёбываю кофе.
– Могу присесть, мсье?
Рядом стоит невысокий светловолосый человек в сером пальто и мягкой шляпе. На чисто выбритом лице с кривоватым носом застыла скромная улыбка. В кафе есть свободные столики, но если он хочет присесть рядом со мной, то зачем же отказывать приятному человеку?
– Да, прошу.
– До чего же мерзкая нынче погода, – жалуется светловолосый, заказав кофе и положив перед собой свёрнутый в трубку выпуск «Фигаро». По совпадению, также свежий. Ничего не попишешь, любимая газета парижан, – хоть коренных, хоть приезжих.
Осудив погоду и выразив надежду, что к Рождеству она всё-таки улучшится, поднимаюсь. Пора на заседание. Беру «Фигаро», но не свой, а незнакомца. Тот и бровью не ведёт.
Зайдя во двор дома, что неподалёку от особняка, раскрываю газету. Между седьмой и восьмой страницами нахожу небольшой, слегка приклеенный лист бумаги. Он густо исписан. Быстро читаю письмо. Затем перечитываю, обращая особое внимание на некоторые фразы, и рву лист на мельчайшие обрывки, тут же выброшенные в ближайший мусорный бак. Следом летит газета. Она своё дело сделала.