Участь арестованных была предрешена. Всех их ожидала смерть. Гитлеровцам был необходим показательный суд, чтобы донести до населения: мы здесь навсегда.
Сохатый приказал помощникам подвести к столу одного из арестованных. Перед ними, с какой-то виновато-растерянной улыбкой, с растрепанной головой и всклокоченной седой бородкой, предстал старик лет семидесяти. Жалкий вид человека, одетого в мятую рубаху навыпуск, в заплатанных штанах и древних, истоптанных башмаках, рассмешил гитлеровцев. Повернувшись к переводчику, гауптман что-то лениво обронил и, махнув рукой, отправил старика обратно.
Услышав фамилию Цвирко, стоявший позади Акулины полицай, грубо толкнув прикладом в спину, подвел ее к немцам. Переводчик задал женщине те же вопросы, что и днем ранее.
– Назовите имена людей в городе, кто снабжал вас лекарствами, – потребовал он. – Назовите, и мы сохраним вам жизнь!
Акулина продолжала упорно молчать. Сохатый никак не мог понять, почему эта привлекательная белорусская женщина, которой еще жить да жить, добровольно выбирает смерть. Это было так не похоже на поведение француженок и румынок, с кем ему доводилось встречаться раньше. Поведя плечами, словно сожалея об участи, которая ожидает несговорчивую женщину, офицер отослал ее к остальным арестованным.
Акулина встала рядом с едва державшимся на ногах мужчиной, чье лицо представляло собой сплошную кровавую массу. Лишь по одежде Коля с трудом узнал в нем Савина, приятеля отца.
– Он же во всем признался! Зачем было избивать? – недоумевал подросток.
– Очень может стать, что это наши вурдалаки-полицаи проявили собственную инициативу, – тяжело вздохнув, предположил Павел Игнатьевич. – Сволочные натуры! Прислужники сатаны!
Гитлеровцы торопились. Задерживаться в далеком от райцентра селе было небезопасно. Сохатый вышел из-за стола, взглядом, полным самодовольства, окинул собравшихся на площади и начал через переводчика зачитывать приговор: «…Действуя по законам Великого Рейха, дарованным германскому народу самим Богом, спасая от большевистской заразы всех, кто принимает наши порядки, мы и впредь будем сурово наказывать тех, кто помогает лесным бандитам…»
От предчувствия неотвратимости беды Коле хотелось крикнуть. В какой-то момент их взгляды с матерью пересеклись. Акулина ободряюще улыбнулась сыну.