Этический вопрос здесь заключается в том, по какому принципу мы рисуем в воображении прямую линию, соответствие которой мы называем правильным, а отклонение от которой – неправильным? Результат анализа актов выбора в предыдущем разделе ясно показывает, что мы формируем наше представление о стандартной прямой, следование которой является правильным, а отклонение от которой – неправильным, путем обращения к тому критерию предполагаемой гармонии, по которому совесть судит о волевых актах. По этому принципу действия, которые совесть одобряет или приказывает, мы считаем правильными, а воображаемую линию, которую они прочертили бы, если бы неизменно выполнялись, мы называем прямой; те, которые она не одобряет или запрещает, мы считаем неправильными, а отклонения, которые они инициируют или прослеживают, от прямой линии, которую так определяют, мы называем кривой или извилистой, буквально «вывернутой».
Но это не та точка зрения, которой придерживаются все или даже большинство этических писателей, по крайней мере в этой стране, в отношении природы действий как правильных и неправильных, или в отношении принципа, на основе которого прослеживается воображаемая стандартная прямая линия правильного поведения. Все эвдемонисты, пруденциалисты, утилитаристы и гедонисты, как альтруисты, так и эгоисты, считают, что цели, на которые направлены волевые усилия, определяют правильность или неправильность волевых усилий, а значит, и всего хода жизни, который составляют волевые усилия вместе с их последствиями и происшествиями; и, соответственно, они строят воображаемую стандартную линию правильного поведения с учетом конечной цели, принятой агентом. Они как будто проводят воображаемую прямую линию, соединяя конечную цель действия, воображаемую в будущем, с настоящим положением субъекта в панораме опыта, и делают эту линию своим стандартом. Акты выбора, которые направлены на достижение этой цели, они считают соответствующими стандартной линии правильного поведения; те, которые ведут в других направлениях, они рассматривают как отклонения от нее, то есть как кривые или неправильные. Таким образом, различие между целью и средством является их кардинальным отличием в суждении о правильном и неправильном.
Приняв этот принцип оценки поведения, они теоретически вовлекают себя в грозную дилемму. Цель или цели, на которые они указывают как на конечные детерминанты правильного поведения, должны быть либо известны как истинные цели a jmori, либо посредством интуиции, как ее называют, – вид знания, на который способно только всеведение; либо они должны быть выбраны без ссылки на предыдущий стандарт, по собственной воле сознательного агента или его представлениям о том, в чем должно состоять истинное счастье. Либо интуиция (которая предполагает всезнание), либо индивидуальная воля, основанная на воображении наиболее желательной цели, должны быть использованы для обеспечения критерия правильного действия через обеспечение цели. Но ни то, ни другое не может служить критерием; и поэтому ни то, ни другое не может быть причислено к принципам или фактам, составляющим фундамент, на котором может быть построена этическая теория. Поэтому все формы интуитивизма, с одной стороны, и эвдемонизма и его сородичей, с другой, не могут претендовать на право быть этическими теориями. Ибо их конституирующий принцип как теорий заставляет их основывать это притязание либо на обладании интуитивной истиной, либо на воображении собственной воли; первое невозможно для человеческих агентов, второе является следствием человеческой природы, которая, взятая сама по себе, противоречит моральному закону в широком смысле закона, применимого для управления или руководства волениями.