– Чадов.
– Ванда.
Он, видимо, ждал продолжения – отчества или фамилии, рода деятельности или кокетливого взгляда. Я обратила взгляд к двери за его спиной, из которой вываливался дрожащий воздух.
– Можно мне туда?
– Вы знали покойную?
Я пожала плечами, впиваясь в воздух всеми чувствами. К смраду добавилось тревожное впечатление жизни, которая распалась на лоскуты, распустилась, как упавший клубок пряжи. У смерти запах черного перца, духоты и чертополоха.
– Она несколько раз приходила ко мне. По разным вопросам. Впрочем, это уже неважно. Можно мне – туда?
Из-за двери выкатился круглый, как колобок, ладно сбитый, коренастый и устойчивый алтаец – совсем молодой. Аромат разнотравья и гор защекотал мне кожу. Мальчишка глянул на меня темными узкими глазами, что-то для себя решил и едва-едва поклонился. Хоть кто-то принимал меня здесь всерьёз. Я заметила, что тумана за его плечами не было. Лишь едва рябил воздух.
– Извольте, если у вас крепкие нервы.
– Не извольте беспокоиться, – буркнула я.
Коридор едва заметно изогнулся и выдохнул, когда я окунулась в комнату. Пришлось закрыть глаза и прислушаться.
Кровь. Духота, облепившая стены. Запах дешевых погашенных свечей – стеарин выплеснул яд в воздух. Мел. Духи́, изнывающие в закрытом флаконе. Поверх этого, как тяжёлое одеяло, лёг чёрный смрад смерти – вернее, отнятой жизни.
Я медленно открыла глаза. Чад проникал внутрь, вызывая чувство подступившей тошноты. Комната маленькая, стены давили на плечи. Железная кровать, заправленная с привычкой и аккуратностью. Маленький комод, на котором лишь расческа и парочка мелочей. Посреди комнаты – косая пентаграмма. Свечи по углам звезды, в центре круга – Маша. С перерезанным горлом.
– Я вам говорю, вашблагородь, бесовщина всё это, – загорланил Яков. Интересно, “благородие” он сам придумал, или незнакомец ему доложился по всем правилам, а не как мне?
Нетвердо держась за реальность, я подошла к трупу. Она пряталась от меня, ускользала, словно стыдилась. Маячила в уголке глаза, на не проступала сквозь явь. За невозможностью услышать её душу, я обратилась к телу.
Простое чёрное платье, едва запачканное мелом, но пальцев рассыпчатый отпечаток белизны не коснулся. Волосы распущены. Свечи оплыли едва-едва. Я присела, разглядывая косые линии ритуального круга. Рука, торопясь, чертила наспех, не доводя линии до конца, оставляя зазоры, крошки и меловую пыль; развернула пентакль двумя концами на восток.