Во сне пассажиров было больше и выглядели они, мягко сказать, не важно. Судя по их одеждам, я попал в общество середины девятнадцатого века. Одна дама громко смеялась, прикрывая рот веером, а содранные куски мяса на ее залитом кровью лице сотрясались, держась на тоненьких лоскутах кожи. Господин, сидящий во втором ряду по правую руку, читал газету, а его голова была ровно срезана по глаза. Мозг, точнее нижняя его половина, болтался взад-вперед, как желе в миске. Дверь в конце, аккурат рядом со мной, распахнулась, и сюда вбежало два детских тела. Головы были оторваны, из шеи фонтаном била алая кровь, окропляя потолок, стены и пассажиров.
Тело каждого было истерзано огнем. По всему вагону были разбросаны сломанные под всеми углами конечности.
Я бесстрастно наблюдал за происходящим. Ни страха, ни мерзости. Меня ничего не трогало; я не способен ни проявлять, ни испытывать хоть какие-нибудь чувства. На моем лице шевелятся только глаза и губы, когда говорю. Где-то в десять лет я стал видеть чертовщину, кошмары неустанно травили меня по ночам, отбивая всю любовь ко сну как процессу отключения и сновидениям. Лишали возможности выспаться. Сейчас мне уже сорок, и я понятия не имею, что такое здоровый сон.
В начале вагона кто-то чиркнул спичкой. Следом неожиданно раздался оглушающий скрежет метала. Вагон, в котором я находился, врезался в впереди идущий. Меня тут же со страшной силой толкнул в спину задний вагон. Весь этот фарш из людей поднялся в воздух, под потолок, разражаясь душераздирающими воплями и грохотом чемоданов об тела, металлические стены западни. Последнее, что я увидел, как летит керосиновая лампа, разбивается о чью-то голову, и тонкая струйка горючей жидкости, вплеснувшейся в воздух, встречается с горящей, летящей прямо на нее, спичкой.
Веки раскрылись. Старик лет пятидесяти, а то и больше, пристально разглядывал мое лицо мутно-желтыми впалыми глазами. Он перегнулся со своего сидения ко мне, облокотившись рукой на спинку. Под мышкой тонкого вылинявшего пальто расползлась по шву огромная дыра. Я скользнул по нему глазами, от головы до пят, цепляясь взглядом за каждую деталь, его дополняющую. Он сидел в оборванных одеждах, не сочетающихся меж собой, пальто покрывало майку серого цвета, всю в пятнах от выпивки или черт знает от чего, заправленную в широкие бесформенные потертые штаны. В седой длинной бороде застряли комья грязи, листья, копошились насекомые. Жидкие волосы на голове торчали клоками во все стороны. Кожа на лице вся испещренная морщинами, сухая, покрытая старческими пятнами и красно-бурыми язвами, кричала о вреде такого стиля жизни.