Барсик был один. Он остался единственным хранителем забытого мира, единственным, кто помнил его жителей, их ликующие голоса, их горе, их страдания. Кот помнил каждый смех, каждую слезу, каждое слово, сказанное в этом месте, которое когда-то было домом. В его воспоминаниях оживали лица людей, с которыми делил жизнь в Курше—2. Ему пришлось вновь вспомнить детей, играющих на улицах, пение женщин у колодца, дуновение ветра в волосах парней, которые отправлялись на охоту. Он помнил страх поселения перед стихийным бедствием, их отчаяние, когда все потеряли, и их неизгладимую печаль. Барсик был связан с Куршей—2 невидимой нитью памяти. Он был последним свидетелем ее жизни и смерти, последним, кто мог рассказать о ней, о ее прекрасном прошлом и о трагической гибели.
И кот оставался здесь, в этих развалинах, храня в сердце неугасимый огонь памяти, ожидая дня, когда кто-то еще придет и услышит его немую историю.
Он помнил все лица погибших жителей Курши—2. Их образы вставали перед ним в тени развалин, словно призраки, покинувшие свои земные обители. Барсик помнил молодую женщину, которая с грустью смотрела на свой разрушенный дом, слышал плач ребенка, который искал свою мать в пепле и развалинах. Видел старика, который сидел на пороге своего дома и с печалью смотрел на пустую дорогу. Барсик не мог забыть тех людей, которые жили в Курше—2. Он чувствовал их души, их печаль, их невыразимую тоску по утраченному раю.
Кот лежал рядом с часовней, где покоилось тело его старого друга Архибальда, хранителя неизгладимой печали Курши—2. Он по-прежнему чувствовал присутствие своего товарища, тепло, неугасимую верность этому месту. Барсик смотрел на закат, окрашивающий небо в яркие тона, и в его глазах отражалась тоска по прошедшим годам, по людям, которые уже не вернутся, по миру, который уже не существует. Но он не жалел. Старый кот был счастлив, что остался в своем родном доме, что мог хранить память об этом месте, что мог быть последним свидетелем его трагедии.
Солнце, словно огромный, пылающий глаз, медленно погружалось в океан горизонта. Его последние лучи, пронизывая сквозь кроны вековых деревьев, рисовали на изумрудной листве нежные, красноватые блики. Небо, впитав в себя огненные краски заката, превратилось в бездонную чашу, наполненную багрянцем, пурпуром и золотом, переливающимися друг в друга как драгоценные камни.