Аллен Тревор: «Единственные люди, с которыми должен водить знакомство фотограф, – всегда говорил он, – это люди красивые и глупые; смотреть на них – это художественное наслаждение, и с ними беседовать – отдых для ума. Лишь метросексуалы и очаровательные женщины правят миром, по крайней мере, должны править миром».
Но, когда он ближе познакомился с Хьюи, он полюбил его не меньше за его живой, весёлый нрав и за благородную, бесшабашную душу, и открыл ему неограниченный доступ к себе в мастерскую.
Когда Хьюи вошёл, Тревор заканчивал фотосессию нищего. Сам нищий стоял на возвышении в углу мастерской. Это был сгорбленный старик, самого жалкого вида, и как сморщенный пергамент было его лицо. На плечи его был накинут грубый коричневый плащ, весь в дырьях и лохмотьях; сапоги его были заплатаны и стоптаны; одной рукой он опирался на суковатую палку, а другой протягивал истрёпанную шляпу за милостыней».
Хьюи (шепнул, здороваясь со своим приятелем): «Что за поразительная модель!».
Тревор (крича во весь голос): «Поразительная модель?! Ещё бы! Таких нищих не каждый день встретишь. Просто находка, мой милый! Живой Веласкес! Господи! Какой офорт сделал бы с него Рембрандт!».
Х.: «Бедняга, какой у него несчастный вид! Но, я думаю, для вас, фотографов, лицо его – достояние его?».
Т.: «Конечно! Не станете же вы требовать от нищего, чтобы он выглядел счастливым, не правда ли?».
Х. (усаживаясь поудобнее на диване): «Сколько получает модель за позирование?».
Т.: «Шиллинг в час».
Х.: «А сколько ты получаешь за твои фотографии, Аллен?».
Т.: «О! За эту я получу 2000!».
Х.: «Фунтов?».
Т.: «Нет, гиней. Фотографам, поэтам и докторам всегда платят гинеями».
Х. (смеясь): «Ну, тогда, мне кажется, модели должны получать какой-нибудь определённый процент с гонорара фотографа, они работают не меньше вашего!».
Т.: «Вздор, вздор! Ты только подумай, сколько требует труда одно ретуширование и торчание за компьютером целыми днями! Тебе, конечно, Хьюи, легко говорить, но, уверяю тебя, бывают минуты, когда искусство почти достигает достоинства физического труда. Но ты не должен болтать; я очень занят. Закури папиросу и сиди смирно».
Вскоре вошёл слуга и доложил Тревору, что пришёл рамочник и желает с ним поговорить.
Т. (выходя из комнаты): «Не удирай, Хьюи, я сейчас же вернусь».