Вульф, наоборот, увидел в средневековой философии субъекта упор на свободу личности и прочие достоинства, а в самом Средневековье – блеск и величие человеческой индивидуальности, какого и доселе в мире еще не бывало. Он доказывает, что феодальный человек жил как человек свободный, то есть был «propter seipsum existens» (существующим сам по себе) [там же, 34]. Из этого автор делает вывод, что сама философия убеждает нас в том, что индивидуум должен быть собой, что его личность принадлежит только ему, что его сущность есть независимая ценность и что только добровольное соглашение может связать одного человека с другим. Далее он утверждает, что оптимизм и безличность есть просто продукты осознанных, прогрессивных и коллективных усилий. «В этом состоянии, – пишет Вульф, – из чего будет складываться реальный мир? Схоластика ответила бы: из неопределенного числа сущностей, независимых в своем существовании друг от друга. Каждый человек, каждое животное, каждое растение, каждый одноклеточный организм, каждая частица материи существует сама по себе, в своей непостижимой индивидуальности. Существует лишь индивидуум. Такова фундаментальная доктрина схоластической метафизики, и ее унаследовали из XII века» [там же, 163].
Субстанции, полагает Вульф, отличаются друг от друга не в степени, а в качествах. Так дуб, по его мнению, никогда не превратится в другой дуб, а капля воды не превратится в другую каплю воды. Другой дуб возможен из умирающего этого дуба, а другая капля из разлагаемой этой частицы воды. Не бывает одного и того же дуба, поэтому дуб не превращается в другой дуб, он всегда в каждый момент времени новый дуб, который постоянно обращается в нового «другого-себя-дуба». У него вырастают новые листья, не бывалые никогда почки, новейшие желуди, развивается современная корневая система, другой дятел в нем выбивает другое дупло и поселяется в нем, в бесконечно новом дубе. Здесь стимулами роста оказываются микроизменения, которые существуют за пределами нашей чувственности (Декарт). Миллионные доли микрометра, на которые вырос лист за миллисекунду, человеческий глаз не увидит, даже прибора такого нет, который бы ухватил эти мельчайшие изменения. Вещь, иными словами, всегда, в каждый момент своего субсистирования, есть вещь новая, другая. Точно такая же, как и для девяностолетней матери шестидесятилетний сын без зубов, слепой на один глаз, передвигающийся на костылях, все тот же живой, энергичный маленький детеныш, лишенный недугов. Такое случается потому, что essentia non suscipit plus vel minus (существование не принимает модус более или менее). Далее Вульф отмечает: «Такова суть формулировки, повторяемой схоластами, "что первичная материя содержит потенцию или перспективу, серию форм, в которые она должна облачаться и разоблачаться в процессе этого становления". Спрашивать, как это делают некоторые, где находятся эти формы до их появления и после их исчезновения, – означает показать полное непонимание схоластической системы» [там же, 172].