Пока выгружали вещи в свете тусклой лампы над входом в подъезд, поодаль шевелились тени, за нами наблюдали, но не подходили. Лица людей прятались в сумраке. Становилось не по себе, невольно сжимались кулаки. Хотелось закрыть собой Светку, которая тоже что-то чувствовала и ежилась. О том, что творилось в Казани в 80-е годы, знали все. Казань наводнили молодежные банды – десятки, может, сотни. Город разделился на зоны влияния, каждую контролировала своя группировка. Постоянно случались массовые драки – подростки делили асфальт. Проводились набеги, отвоевывались новые земли. В каждом доме, в каждом квартале, в каждом районе были свои конторы. Специфика разная – где-то жестче, где-то мягче, но суть одна. Бандитская зараза накрыла саваном мой город. Пацаны себя бандитами не считали, называли свои группы бригадами, конторами, заявляли, что защищают свою улицу, избавляют район от чужаков, но фактически это был криминал. В чужом районе появиться постороннему пацану – смерти подобно. В лучшем случае оберут, разденут да еще и накостыляют, а в худшем – убить могут. Милиция с этим злом не справлялась, да и не было у нее большого желания что-то менять. Периодически самых рьяных отлавливали, заводили дела, кого-то сажали. Но это было каплей в море, ситуация усугублялась. Я был далек от этого, криминальная жизнь не прельщала. Представить себя членом банды я не мог и в кошмарном сне. До поездки в Уфу как-то обходилось без особых эксцессов – район в Казани, где мы жили, был не самый лютый, работала милиция, комсомол. Инциденты, конечно, случались, но не часто. О том, что творилось сейчас, я имел смутное представление, ориентировался по рассказам людей, побывавших в Казани…
Настроение в этот вечер было так себе. Мы блуждали по пыльной четырехкомнатной квартире, запинались о разбросанные вещи. Мама устало шутила: «Вот и спустился табор с неба». Отец неважно себя чувствовал, ушел отдыхать. Светка сидела на тахте в своей комнате, грустно разглядывала стену. Подросла моя сестренка, уже не была такой шебутной и легкомысленной. Что-то новое в ней появлялось, как бы даже не женское: оформилась, мордашка стала миловидной, волнистые волосы хорошо смотрелись. Теперь я должен был ее защищать – от всех ужасов внешнего мира. Сердце защемило, я опустился рядом на колени, щелкнул ее по носу. Сестрица вздохнула, в голубых глазах заблестели слезы.