Я понимаю, что в первые дни в остром отделении человек, как правило, находится в довольно специфическом состоянии, и без минимального контроля и при наличии собственного мобильного телефона это может вылиться в бесконечные звонки, которые могут еще больше расшатывать пациентов. Но если позволить хотя бы один звонок в присутствии медперсонала, это точно не привело бы ни к чему плохому хотя бы потому, что медсестра в любой момент может прервать звонок, который совершается с теперь уже непривычного стационарного телефона.
Стало ясно, что нужно спасаться, но выписаться сама я не могла просто физически: у меня не было ни бумаги, ни ручки для того, чтобы написать какое-то заявление, а врач со мной практически не разговаривал. Я оказалась в каком-то кафкианском мире.
Однако в какой-то момент мне удалось уговорить одну из медсестер дать мне позвонить с конфискованного при приеме мобильного. Она отвела меня в какую-то комнату и выдала телефон. И я дозвонилась до брата или мамы (точно не помню), быстро рассказав, как мне здесь «хорошо». Тогда вся эта ситуация казалось какой-то нереальной, каким-то кино про шпионов. Как же я благодарна той медсестре.
Вскоре приехала мама, чтобы поговорить с врачом, но оказалось, что в тот день он болел. В итоге мама пару часов просидела в холле корпуса ради свидания со мной, наблюдая за тем, как привозят стайки старушек с деменцией. После окончания тихого часа удалось прекрасно и весьма результативно пообщаться со старшей медсестрой, напоминавшей статную благородную смотрительницу (цитирую маму): на следующий день можно было меня забрать. За мной приехали брат и бабушка. Передача им на поруки прошла легко и быстро: кажется, что старшая медсестра имела большой вес в отделении.