Я больше не могу плакать. Боль настолько сильна и пронзительна, что я становлюсь ею. Холодные потоки обморочной дрожи проходят по моей коже. Мир захлестнула яростная, неуправляемая и сильная, невидимая метель. Она пожирает все надежды, мечты, предвкушения; она не оставляет иного выбора, кроме как действовать, продолжать прилагать усилия, быть, несмотря ни на что. В участии нет никакого удовольствия.
Он вырвал себя из лап этого разъяренного Нечто. Он начал ходить, кататься на велосипеде, резать бумагу, держа ножницы в своей когтистой левой руке. Он стремился, но снова падал. И снова, и снова, до самого конца.
Он мой отец.
Вопрос о «негативном» Реальном
В случае отсутствия сдерживания, когда «доброжелательный jouissance» разрушен, отсутствие закона в Реальном может породить крайние последствия насилия, нигилистическую ярость, искажения и увечья. В этом случае присущая Символическому нехватка толкает субъекта в спираль того, что я называю «негативным» Реальным. Это ситуация, в которой страдание, проистекающее из отсутствия смысла в Символическом, выливается в навязчивые и болезненные сокрушения.
Славой Жижек дал справедливую историческую иллюстрацию этого процесса в своем эссе «Добро пожаловать в пустыню Реального». Вслед за Бадью, утверждавшим, что ключевой чертой 20го века была «страсть к Реальному», Жижек определяет конечный и определяющий момент 20го века как «непосредственный опыт Реального в противовес повседневной социальной реальности – Реальное в его крайней жестокости как цена, которую нужно заплатить за снятие обманчивых слоев реальности».29 (Жижек 2002, 5—6)
Однако это яростное стремление вычленить чистое Реальное из неуловимой феноменальной реальности приводит к своей противоположности – одержимости чистой видимостью, как это видно, например, в сталинских показательных процессах и принуждении к социалистическому развитию.
Жижек пишет:
Ключ к этому повороту лежит в конечной невозможности провести четкое различие между обманчивой реальностью и неким твердым позитивным ядром Реального: любая позитивная часть реальности априори подозрительна, поскольку (как мы знаем из Лакана) Реальная Вещь в конечном счете является другим именем Пустоты. Стремление к Реальному, таким образом, равносильно тотальной аннигиляции, (само) разрушительной ярости, в рамках которой единственный способ проследить различие между видимостью и Реальным – это, как раз, инсценировать его в поддельном спектакле. Фундаментальная иллюзия заключается в том, что, как только насильственная работа по очищению будет завершена, новый человек появится ex nihilo, освободившись от грязи прошлого разложения. (Жижек 2002, 8)