перекатная, – чуть ожесточившись лицом, выговорил Балаянц. И сейчас он не мог удержаться от попытки прицепить кличку.
– Любишь ты людей, Серега, – покачал я головой. – И слова какие редкие, душевные для них хранишь. Ты, вот что, – по-деловому кивнул я на свой рюкзак, – я там кое-что привез. Покомандуй.
– Я ж говорил, что банкет будет! – потер руки Балаянц. – У меня мощная идея, – радостно поведал он. – Сначала маленький банкет, а на десерт пульку распишем. А то этот жиган приблудный только в секе гроссмейстер.
Все, как и прежде. Мы и раньше когда-то коротали вечера по-светски – за партией преферанса, болтая о пустяках.
Играя в карты, все причастные невольно слушали разглагольствования Балаянца. В присутствии нравящихся ему женщин он мог особо виртуозно балаболить на любые темы, будь то: о способах приготовления рагу из полевых мышей или структурной лингвистике; об устройстве и разумности восточных гаремов или особенностях такой музыкальной формы как пассакалия; о, что было бы, если бы он вдруг стал католикосом всех армян. В этот раз он трепался о сравнительных особенностях игры в карты и шахматы.
– Еще Эдгар По писал, что шахматист рассчитывает, а не анализирует. Что в шахматах, где фигуры неравноценны и у них самые причудливые ходы, сложность игры, как это часто бывает, ошибочно принимается за глубину. Другое дело карточная игра. Здесь успех зависит не от элементарной внимательности, а от способности к анализу игрока. Он смотрит в глаза сопернику, как тот держит карты, смотрит, как их бросают на стол. Наблюдая за мимикой, зная сильные и слабые стороны оппонента, он зачастую угадывает расклад и выигрывает. То есть, в карты выигрывает тонкий психолог, человек с незаурядным умом.
– Ума у тебя не занять: чего нет – того нет, – отобрав свое, устроил Балаянцу «паровозик» на распасах Никитич.
Надо сказать, что Балаянц – страстный карточный игрок, как водится, чаще всего проигрывал и искренно этому огорчался. Игра шла под расхожие, истрепанные бессчетными поколениями игроков карточные присказки: «знал бы прикуп – не работал», «кто не рискует, тот не пьет шампанское» (а кто пьет, тот рискует, – тут же присовокуплялось в обязательном порядке). Новизну привносила балаянцевская, почти авторская приговорка, перенятая им у родного деда, полковника в отставке, тридцать с лишним лет носившего военную форму, – «Мы еще посмотрим у кого галифе-то поширьше!»