– Ничего, лысого я тебя тоже любить буду. Да и отрастут волосы, не беда! Я к тебе еще завтра приду, Гера, а то вон – доктор идёт…
Я ещё и лысый теперь! Тяжела ты, жизнь попаданца!
* * *
Кто-то явно мне мстил. Ну, то есть, я никогда в жизни подумать не мог, что пара вывихов, ссадины, гематомы, трещина в ребре и сотрясение мозга требуют ТАКОГО медицинского обследования! За семь суток постельного режима из меня, кажется, взяли все анализы, которые таились в недрах организма, провели осмотр с пристрастием всего, что можно и всего, что нельзя – тоже. Уколы, как я понимаю, колоть определили практикантов из медучилища, потому что на моих ягодицах, кажется, не осталось ни одного живого места. Зачем вообще мне нужно было что-то колоть? Витамины, для смирения?
Когда наследники Эскулапа, движимые чьей-то злой волей, решили, что я достаточно поправился – надо мной провели еще несколько унизительных экспериментов, а в финале самым подлым образом вынудили глотать зонд. Черт побери, и в двадцать первом-то веке удовольствие от этой манипуляции было ниже среднего, а в одна тысяча девятьсот восьмидесятом году процедура сия и вовсе оказалась сущей пыткой.
Так или иначе, я выполз из эндоскопического кабинета совершенно опустошенный. Во всех смыслах.
– Как самочувствие? – участливо спросила Тася, которая поджидала меня под дверью.
– Вы меня уж простите, Таисия Александровна, но моё самочувствие ровно такое, как будто молодой крепкий мужчина минут пятнадцать пихал мне в рот длинный толстый шланг! – выдал я.
– Кх-х-х-х! – Тася покраснела, зажала рот ладонью и пыталась не засмеяться, глядя на то, как красивый голубоглазый доктор сквозь открытую дверь передает мне какие-то бумаги и справки.
Ему было плевать на дурные приметы, порог доктора не смущал. Я думаю, его вообще мало что смущало после пары лет работы в эндоскопическом отделении.
– На этом – всё? – уточнила Тася.
– Всё… Теперь вроде как можно попытаться отсюда сбежать…
Вообще-то полагалось ждать результатов всего этого безобразия на больничной койке, но мне страсть как не хотелось туда возвращаться. В том числе и потому, что в палате со мной жили не обычные соседи, а настоящий клуб выдающихся джентльменов.
Один усатый мистер, кажется – энергетик, с растянутой в аппарате ногой, храпел как тысяча чертей, со вздохами и всхлипами. По этим звукам можно было писать аранжировки для дабстепа, ну или – индустриальную симфонию, ибо дабстеп в нынешнее время был неведом.