Аня тогда, насмотревшись на чудеса итальянской моды, стащила у бабки из шкафа белую нейлоновую рубашку деда, которую тот надевал по праздникам. Рубашка была на ощупь стеклянная, совсем не пропускала воздух, и к тому же была еще и сильно велика. Аня закатывала рукава и заправляла рубашку в синие шерстяные брюки, о джинсах она могла только мечтать. Так она ходила до тех пор, пока бабка не обнаружила пропажу и не подняла визг. Рубашку пришлось вернуть, получив взамен подзатыльник. А еще в том фильме Лиза ездила в автомобиле с открытым верхом и носила шляпу с широкими полями. И шляпа эта была великолепна и очень ей шла, не то что этим деревенским клушам, которых Аня встречала летом на речке. Женщины эти были рыхлые и толстые и носили пестрые ситцевые халаты, к которым скорее подошла бы косынка, а не шляпа с мягкими полями и шелковой лентой вокруг тульи. Но они все равно старались себя нарядить и украсить и даже ухаживали за собой разными доступными средствами – протирали лицо кусочком огурца или лосьоном «Розовая вода», делали маски из тертого яблока и клубники, а волосы после мытья ополаскивали уксусом или отваром ромашки. И пухлые свои лепешки, спрятанные в трикотажные панталоны и дарящие им радость любви с пьяненьким мужем под толстым ватным одеялом, они тоже очень любили и лелеяли. Вечернее подмывание было у них вещью сакральной и заменяло молитву на ночь. Промежность заботливо намывали мылом «Земляничное», промакивали куском ветхой простыни и ласково называли Маней.
– Пойду подмоюсь. Надо Маню помыть, – всегда торжественно объявляли они, и Аня даже предположить не могла, в честь кого они называли Маней свои рыжие мочалки. Маня, Маша, Мария. Машками называли кошек и коров или, в честь какой-нибудь бабки, дочерей. А может, они ассоциировали себя с Богородицей? Да нет, вряд ли, в церковь они не ходили, а если и заглядывали иногда по случайности, то всегда бежали к Николаю Угоднику, потому что именно его считали самым главным по исполнению желаний. А если у женщины изнутри потекло что-нибудь подозрительное, то она сама себя обследовала и ставила диагноз при помощи подруг и соседок.
– Я вчера спать собралась, а сама смотрю – в трусах что-то беленькое и пахнет кисленьким, вот что это может быть? – вопрошала болезная, и сразу во дворе, между натянутыми веревками с сохнущим бельем начинался консилиум. Диагноза как такового не было, но лечение назначали всем двором – ромашковые спринцевания и попить фурагинчик. Ромашку собирали здесь же, во дворе, несмотря на то, что с утра над ней уже задрал лапу бродячий Тузик.