«Пришла весна - отворяй ворота», -
всплывает из памяти тонюсенький голосок Твари. А следом, из
сознания, проявляется и сам образ паука: белки мертвых глаз,
вываливающийся из пасти говяжий язык. В этот раз вздрагиваю я.
Светка пытается отстранится, но я
лишь увеличиваю напор. Пока одна рука поглаживает спину, другая
добирается до узкой полоски трусиков, сжимает ягодицу, упругую и
мягкую одновременно. Чувствую, как горячее тело подруги поддается
навстречу, прижимается с силой. Девичьи руки появляются на спине,
на поясе, настойчиво тянут к себе. Наконец, ощущаю ее язычок,
маленький и юркий. Милая моя, наконец-то ты включилась, почему так
долго?
Марионетка дергается на полу,
изгибается под градом невидимых ударов, черепушка ее трескается
переспелым арбузом. Повсюду осколки белых костей, темная жидкость
сочится… Легкая боль… Острые коготки царапают низ живота, и пелена
кровавого наваждения спадает.
Светлана запрокидывает голову, и я
жадно целую подбородок, щеку, шею – все до чего могу дотянутся.
Слышу прерывистое дыхание, и снова в ноздри ударяет аромат, такой
знакомый, сводящий с ума. Девушка кокетливо зажимает плечиком и
счастливо улыбается, когда я щекочу носом бархатистую кожу. Не могу
этого видеть, но отчего-то знаю.
Спустя мгновение мы падаем на
кровать, узкую и неудобную. Куда же делась старая мебель -
громоздкий диван, переживший много ночей безудержной страсти?
Пахнущий старой кожей и бабушкиным пледом.
Слышу горячий шепот: «подожди». Куда
там, пальцы мои уже стягивают узкую полоску ткани, по одному лишь
недоразумению называемую трусами. Чувствую острые зубки на щеке –
это Светка таким образом наказывает за «торопыжничество». Но я-то
знаю, что ей нравится, всегда нравилось. Не любила она долгих
томных объятий, предпочитая гореть ярким пламенем.
Очередной укус и щеку охватывает
острая боль. Не настоящая, всего лишь фантомная, из старых
воспоминаний. И вот уже подо мною яростно извивается Алина, злая,
со следами крови на губах.
Зажмуриваюсь, на смену одному
воспоминанию приходит другое. Лица, череда лиц, густо покрытых
белилами, проносится мимо и бормочет, и бормочет бесконечно:
«любишь питаться сырым мясом», «голый по лесу», «забавная
обезьянка».И вдруг хоровод подается в стороны, рассыпается бисером,
а навстречу выходит девушка, лицо которой скрыто маской совы. Но я
знаю кто это, я узнаю ее из тысячи, этот гребаный греческий
профиль.