– Что грязи у тебя, аж, с души воротит. Стол когда мыла?
– Скребла анадысь, – пролепетала Морока, попятилась к двери, выскочила на улицу и стремглав помчалась босиком по обжигающему холодом снегу.
– Ты где такую чудищу сыскал, в каких дебрях лесных, а может из болота выловил? – ухмыльнулся Лютый.
– Мне хороша, – хмыкнул Нежлан.
– А я в Дивноград к Красе Ненаглядной пожаловал.
–Ха, врешь ты все. Как мог ты с боярыней-раскрасавицей шашни завести, коли она из терема не выглядывает, когда у окна сидит и то платком закрывается. Тишина что пес цепной около женушки.
– Допустил глупый боярин умельца одного, чтоб красками на доске Красу Ненаглядную написал. Не дождался муженек парсуны, не смог молодчик с ней расстаться, сбежал от боярина, даже на богатую плату не польстился. Так и помер, парсуну к груди прижимая.
– Не от того помер ли, что с тобой, Лютый, повстречался?
Старик хмыкнул, достал из-за пазухи досточку, завернутую в шелковую тряпицу.
– На, полюбуйся, а то отыскал себе пугало безглазое, дымом прокопченное.
Шелк легко соскользнул с доски, и у Нежлана перехватило дыхание, до того прекрасно было лицо, изображенное на дереве.
– И впрямь Краса Ненаглядная, так бы и любовался, день и ночь – сутки прочь. Вот счастье Тишине привалило.
– Из наших она, из кудесниц, – довольно ухмыльнулся Лютый. – А краса ее не простая, со всех деревенских девок собрана. Мать чародейка черной кошкой оборачивалась, в те избы, где девки народились бегала, красоту их выпивала, чтоб дочке единственной передать. Эх, Нежлан, как увидел я эту парсуну, спать перестал. Много лет я землю русскую сапогами пинаю, скольких девок-молодиц повидал, ни одна с Красой Ненаглядной не сравнится. Чую я, томится она в тереме с боярином, кудри б его пшеничные повыдергивала бы, глаза васильковые повыцарапывала, ее темное сердце по мне тоскует.
– Врешь ты все, чтоб такая красавица и на твою старую образину позарилась, – сплюнул Нежлан. – Брови у тебя, как кусты инеем схваченные, глаза в ямах сидят, нос горбом изогнулся. Не верю тебе, с мужем Краса Ненаглядная душа в душу живет.
–На что ей моя красота, у нее своей хватает. Нет в ней души, каменная она до чувств, только мамку свою привечает, а сама ненавистью полна. Вот и развлекается Краса Ненаглядная, что жалуется на слуг. Тишина горячий, женушку свою слушает, наказывает крепко. А слуги под плетьми орут да боярина проклинают. Ночью я к молодице в боярский терем отправлюсь.