В тишине урывками слышался чей-то властный голос и заискивающий, мягкий – мамашин. Таким голосом она разговаривает только с теми, кого боится и уважает или пытается обмануть. Но тут я почувствовала в её голосе нотки страха.
– Я не потерплю этого, – заглушая голос, говорил человек в карете. Самого этого человека видно не было, так как он изволил говорить, не вылезая из кареты, лишь приоткрыв дверь. По тому, как мамаша низко кланялась, я поняла, что в карете очень важная личность.
Странно, что эта личность решила явиться лично и под покровом ночи.
– Но я внимательно слежу за его свет… ой, простите, за своим воспитанником. Ни один волосок не упадёт с его головы, обещаю. Я буду…
– Что ты будешь, женщина? Он не должен догадаться, кто он, до поры до времени. Не выделяй его. Пусть делает ту же работу, что и другие. Старайся, чтобы он меньше бывал в городе: его не должны узнать. Если из-за твоего недосмотра с ним что-то случится, если его найдут, я сожгу тебя вместе с твоими развалинами и всеми ублюдками, которых ты приютила.
Мне стало жутко. Дрожь охватила моё тело, и страх сковал горло. Подслушивать резко расхотелось. Я трясущимися руками быстро закрыла окно, случайно в спешке громко стукнув рамой. Боже мой! Что я наделала? Меня сейчас накажут.
Торопливо юркнув в свою кровать, я отодвинулась к стене и замерла в ожидании. Долго ждать не пришлось. Вскоре в коридоре за дверью я услышала тяжёлые, но осторожные шаги мамаши Ожюль и зажмурилась от страха, больно вцепившись пальцами в собственные колени.
Скрипнула дверь соседней комнаты, в которой спали мальчишки. Их комната была ближе, а так как мамаша точно не знала, кто стучал в окно, она решила проверить обе комнаты на предмет возможного шпиона.
Видимо, мальчики все спали, и мамаша была в этом абсолютно уверена, потому что очень скоро дверь их комнаты закрылась и открылась наша.
Я боялась дышать, чтобы неровным дыханием не выдать себя.
Мамаша Ожюль подходила, наклонялась к лицу каждого ребёнка и замирала на мгновенье.
Дошла очередь до меня. Я сжалась от ужаса и приготовилась к непоправимому. Горячее дыхание мамаши, сдобренное запахом чесночной колбасы, опалило мне лицо и ударило в нос. В носу у меня резко засвербело. Я чихнула и открыла глаза. Прямо на меня смотрели два прищуренных чёрных глаза мамаши Ожюль.