Мы не были друг для друга чужими.
Мы были бывшими – породнившимися по судьбе и призванию.
Проклятому призванию, от которого так хотелось избавиться, которое мучало, мешало жить, не давало быть как все, быть счастливым от простых человеческих радостей: семьи, детей, йоркширского терьера у электрического камина, причудливой забаве, которой нужно вытирать лапы после прогулки…
Почему же нельзя, нельзя было ограничиться этими простыми, такими правильными и понятными радостями? Почему нужно было непременно выходить за рамки, искать странного, биться об ограниченность своего таланта и непонимания публики, без конца страдать, осознавая, что выше головы не прыгнешь, завидовать более удачливым и одаренным, ревниво отслеживать успехи коллег, закусывая губы, ждать оценки тех немногих, чье мнение действительно важно?..
Одним словом, нести это странное бремя, этот неловкий ярлык «творческий человек». И не вякать. И не пытаться что-то изменить – потому что невозможно.
Однако так оно выходило почему-то. И в самом деле нельзя было с этим что-то сделать. Оставалось только принять.
И мы пьем кофе, ужасный растворимый кофе без сахара, я не люблю такой, но в берлоге у Вика только на это и приходится рассчитывать, ничего лучше тебе тут не подадут, нет.
– Ну давай показывай, что там у тебя, – говорю я, когда чашки пустеют.
Губы Вика дергаются, как будто это не он сам позвал меня сюда, чтобы дать оценку его работам. На его лице мимолетно возникает раздраженная гримаска хорька, которого пытаются выкурить из норки. Но быстро пропадает – Вик берет себя в руки. Он снова сосредоточен и немного высокомерен, мне так хорошо знаком этот взгляд сверху вниз: Вик смотрит так, как будто все остальные – ничего не соображающая биомасса, нет, биомусор, расходный материал эволюции, ее неудачные ошметки. Не знаю, как при таком подходе к людям и жизни вообще ему еще удавалось находить себе клиентов; видимо, в нужные моменты профессионализм все же побеждал.
Вик открывает тумбочку и будто нехотя достает оттуда пачку плотной бумаги – его последние рисунки… То, ради чего я и пришла сюда…
Я молча перелистываю.
Город.
Старый центр.
Осенний город.
Застройка позапрошлого века, провинциальные доходные дома, здание больницы для бедных, бывший дом губернатора, театр… Усыпанные листвой дорожки в парке, фонари, раскрытые зонтики прохожих. Девушка в длинном пальто вдалеке, ярко-оранжевый кленовый лист на переднем плане. Другой рисунок – липовая аллея, дама в шляпке сзади, снова вдалеке. Старик с газетой на скамейке. Театральная тумба с оборванной по краям афишей.