Графика. Та самая, с которой у Вика, на мой взгляд, получалось лучше всего. То, в чем талант его проявлялся как-то особенно выразительно. Ярко.
Мне нравится и не нравится то, что я вижу. Спору нет, это интересно сделано, Вику удается точно ухватить что-то типическое, что-то, что составляет самую суть города, его неповторимое обаяние, его душу…
И в то же время… Все это как-то размазано, не отделано, выполнено как будто бы слишком быстро и без претензии… И самое главное – вторично…
Да, это страшное слово прозвучало – вторично…
Все это уже было, было, мильён раз было, все это он уже писал, я уже видела эти афиши, эти зонтики, эти шляпки, эти загадочные взгляды искоса издалека, этих дам и этих леди… Все эти его потаенные мечтанья о кроткой, нежной, старомодной, покорной женственности были мне отлично знакомы. Как знакома эта штриховка. Изгибы линий.
Я все это уже видела.
– Я не знаю, – отдаю я ему бесценные для автора листы. – Как говорила Ахматова, это очень ваше.
Губы Вика снова дергаются, глаза суживаются в злом прищуре.
– Не обижайся. Но тут по сути ничего нового. Ты рисуешь эти зонтики со школьной скамьи – сколько можно в самом-то деле. Не надоело… И потом… Извини, но у меня такое чувство… как будто ты… не очень стараешься…
– Ты же прекрасно знаешь, что у меня нет возможности сидеть часами…
– Дело не в возможности. И тебе это тоже отлично известно. Народ отделывает один рисунок месяцами…
– И в результате не доделывает ничего…
– А кто-то и доделывает. Кто-то может. Просто… этим нужно серьезно заниматься. Не так… между делом. Двадцать минут перед сном.
– Ясно.
Я вижу, что Вик взбешен моими словами. Не того он ждал. А чего? Я должна врать, пытаться угодить, щадить его самолюбие? Чего ради?
То, что я увидела, это эскизы… Не более того…
– Еще кофе?
– Нет, пожалуй, хватит. Не будем растягивать удовольствие.
– Ты уверена?
Я не успеваю ответить, потому что его губы тянутся к моим, его руки оказываются на моей шее, сзади, мне больно, но его это не волнует, эти объятья похожи на попытку задушить, а может, они и являются ей в какой-то мере – символически, инерционно… И он целует меня, целует исступленно, с ненавистью, с горечью и яростью, накопившейся за время с нашей последней встречи, с той горечью, которую вызывает только самая тяжелая, самая отвратительная зависимость. Зависимость от чужого, хорошо знакомого тела, и что гораздо хуже, чужой души. Зависимость от того, что, несмотря на все слова, не кончилось, не кончилось, хотя ему уже давно пора.