Эльф тут же по хозяйски стал обходить весь участок, прочесывая на нем каждый сантиметр и исследуя по отдельности каждое встречающееся на его пути растение с сорняками, так словно это было жизненно необходимым зарывая в них свой нос. Чтож. Ну теперь, то можно оставлять пса на участке, если он будет мешать мне заниматься уроками, и не придется вставать рано утром чтоб идти с ним на прогулку так как теперь для этого есть собственный двор. Небольшой, но все же плюс. Минус одна головная боль. Так как дом был самым крайним в городе, тут наверняка будет всегда тишина, особенно если учитывать то, что дороги дальше не было. Улица была тупиком. Дальше только таежный лес. Мечтала ли я когда нибудь о соседстве с лесом или же такое мне даже не могло придти в мою детскую голову? Не на все вопросы, могут найтись подходящие ответы. Мне оставалось довольствоваться тем, что есть и не претендовать на большее. Мама была счастлива. И это главное. После ухода отца, она долгое время была сама не своя, пребывая как это мне рассказала наша соседка по лестничной клетке в Самаре в самой настоящей депрессии. Значит ли эта фраза что депрессия бывает и не настоящей, а так для виду, чтоб окружающие люди пожалели тебя? Можно ли сейчас охарактеризовать этой фразой мое нынешнее состояние в котором я пребывала с того момента, когда в нашей жизни появился Владислав? Моти не моргал. Кажется он затаил на меня обиду после произошедшего между нами конфликта. Нужно будет позже примирится с ним.
Когда мы зашли в дом я не почувствовала никакого уюта. Нас приветствовала пустота, которая даже не предложила после дороги где-нибудь присесть. В воздухе еле заметно пахло бытовой химией и кремом для обуви. Пустой короткий коридор, с несколькими дверьми ведущими в разные комнаты и в самом конце коридора Г-образная деревянная лестница окрашенная в белоснежный цвет, в точности как и штукатурка на стенах в доме. Ощущение что я попала в стерильную инфекционную больницу, только без пациентов. Не хватало еще монотонного попискивания аппарата ИВЛ следящего за состояние тяжело- больных пациентов, который я видела тогда, когда умер мой дедушка. Он так и не пришел в себя. Мама сказала чтоб я не расклеивалась раньше времени и наконец-то осознала, что все рано или поздно умрут. И это факт. Святослав Голубев. Так звали моего дедушку. Жертва трагических обстоятельств. Стоя на остановке в ожидании автобуса, его сбил автомобиль потерявший управление из-за парочки подвыпивших подростков. В больнице он все еще был жив. Он даже пару раз открывал глаза, но врачи быстро спустили нас с небес на землю сказав, что причина этого в том, что это самая обычная реакция на болевой стимул. Речевой реакции нет, а значит и особых надежд на выздоровления тоже нет. Это был мой любимый дедушка. Любимый дедушка по которому я не пролила ни одной слезинки. Во мне просто что-то сломалось. Мне не было грустно или плохо, мне было все равно. Я словно абстрагироваться от ситуации. Индифферентизм – это слово произнесла моя мама глядя на меня и находящая в таком же странном душевном состоянии как и я после смерти своего отца. На похоронах я не подходила к гробу. Мне казалось что тот желтый, формалиновый человек вовсе не мой дедушка, и похоронная компания привезла вовсе не того человека. Разве мой дедушка стал бы так глупо умирать даже в конце концов не попрощавшись со мной? Я была зла на него. Злость не могла должным образом выбраться из меня и мне просто напросто оставалось терзать по ночам ткань наволочки лишь бы усмирить бушевавшую во мне волну негодования. А, может быть мама обманула. Отец никуда вовсе не уезжал. А, как дедушка умер. Ушел. Бросил нас. Оставив вместе с Владиславом.