стремлениями к невозможному возврату
назад.
Нужно было появление великого человека, чтобы показать истинный смысл вечного принципа. Это сделал наш незабвенный Государь. Он показал всему миру, что и теперь, безо всякого возвращения назад, безо всякой «реакции», без какого бы то ни было нарушения «современных» потребностей, – так же, как и в старину, возможен Самодержец, что и ныне, как всегда, представляет он высшую форму власти, наиболее мудрой, наиболее благодетельной и наиболее понятной для сердца христианских народов.
Мы должны понять всю цену этого указания. Александр III не только дал тринадцать лет благоденствия своему народу. Он указал не только то, что мы имеем наивысшую форму Верховной Власти. Он дал понять нечто несравненно большее, и не одним нам, а всему миру.
Дело в том, что забвение смысла монархии делает ее невозможною для мятущихся народов Европы. А невозможность ее именно ныне, именно в современных условиях, прямо угрожает разложением наций и падением европейской культуры.
Действительно, если невозможна монархия, если невозможна власть высшая, стоящая вне и выше власти народной, то становится неизбежным стремление к такому устройству общества, при котором было бы возможно народоправление. К этому и направляются повсеместно все усилия.
Но народ, нация по природным условиям не есть нечто однообразное. Это сложное целое, составленное из различных слоев, из множества групп. Все они необходимы, все это разнообразие и расслоение неизбежны и необходимы для жизни, и чем выше культура, тем резче и замкнутее они становятся, тем более способны они вступать между собой в борьбу. Но и жить порознь они не могут. Им необходимо национальное объединение в чем-либо едином, ни с чем не враждующим, ко всем интересам одинаково внимательном.
Народоправление побудит объединить страну в парламентах. Попытка жалкая, быстро терпящая крушение. Вместо единения она перенесла в сосредоточие власти всю вражду, всю борьбу, какая только есть в нации, и чем лучше осуществляется идея представительства, тем более позорные рыночные сцены переносятся в центр власти; чем больше интересов представлено в парламенте, тем больше разъединение является в самой власти, смысл которой только в объединении.
Если для падения идеи монархии на Западе потребовались века, то для падения идеи представительства достаточно было несколько десятилетий. Все пробы были сделаны. Единства нет. И вот совершенно неизбежно явилась в мир мысль уничтожить в самой нации ту сложность состава, которая дает жалкие и позорные сцены парламентского бессилия. Идея