Со временем океаны перестали кипеть, вулканы стали остывать, все силуэты вокруг становились более статичными, но также росли вероятности того, чем могут стать эти пейзажи. Он не знал ни цвета, ни звука, ни запаха, ни вкуса, ни осязания, но чувствовал идеи, жил в мире форм и их будущих вариаций. Он видел, что однажды из мягкой проницаемой плоскости – моря – выйдут какие-то медленные поверхности, похожие на россыпь камней или песка, они заполонят собой все вокруг и станут высокими и длинными, плоскими и широкими, короткими и острыми. Это его напугало. Он привык к простому миру, где все понятно, где все двигается медленно и долгое время одинаково. Он не хотел, чтобы все менялось, чтобы вокруг было много чего-то острого, тонкого и высокого, он хотел, чтобы все было плоским или холмистым, несложным. Он направился прочь от этого места, туда, где он не увидит такое будущее.
Он двигался по прекрасной, привычной, такой родной плоскости, видел, как тут смогут образоваться холмы, каньоны, горы, овраги, впадины, моря, реки – так он называл проницаемые мягкие плоскости, которые ему встречались порой. Он добрался до другого моря и испугался… Здесь уже было все то, чего он боялся – что-то плоское и гибкое, что-то высокое и узкое. Это было повсюду, а из воды на землю поднималось нечто маленькое, сплющенное, похожее на длинный камень с отростками. Но камни не двигаются так быстро…
Он видел это. Он ощутил будущее этого. Их станет очень много. Пройдет много времени, и они будут другими, будут меняться, они заполонят все поверхности – мягкие и твердые. Они будут разных форм, у них будут разные отростки и перемещаться они будут с разной скоростью. Они будут все время как-то взаимодействовать друг с другом – одни поглощать других, а из других будут выходить их маленькие копии. Он видел, что это новое многообразие заполонит собой почти все на свете.
Это напугало его еще сильнее. Он видел идеи, то что будет потом с этим миром, чувствовал, как эти вещи будут двигаться повсюду и некуда будет от них деться. Ему хотелось скрыться где-нибудь далеко-далеко, чтобы забыть про это, но где-то краем сознания он ощущал, что у них есть что-то такое, чего нет у него, и у него есть что-то такое, чего нет у них. Он хотел прикоснуться к ним, к тому, что есть у них. Любопытство побеждало. Оно двигало им все время, заставляло вглядываться в варианты грядущего, просматиривая одну идею за другой. Он решил, что лучше будет изучить это новое и непонятное, чем в неведении сидеть где-то далеко целую вечность.