Это было похоже на пробуждение ото сна. В тот момент он не знал, что такое сон, но в последствии сравнивал это мгновение и это ощущение именно с ним. Невозможно точно сказать, что произошло: это он ворвался в жизнь или жизнь вытолкнула его откуда-то, прорвав ткань небытия. Он проснулся или его разбудили? Ответа не было ни в то время, ни потом.
Когда-то намного позже он будет наблюдать за рождением смертных существ. Его всегда удивляло то, как они делают первый в своей жизни вдох. Наверное, это неприятно, но это хоть как-то ощутимо. Он же просто появился. Начал жить. А вокруг него были силуэты и формы.
Тогда вокруг всё было непонятным, и это испугало его. Он будто видел неоконченную работу, дело, которое начали только недавно, но которое требует много терпения и времени. Он видел очертания высоких острых треугольных нагромождений там, где сейчас были какие-то бурлящие, постоянно изменяющиеся поверхности. Сам он тогда находился на чём-то прямом и неизменном, а вокруг по этому прямому двигалось что-то кривое и текучее, а со всех сторон поднималось нечто неровное клубистое, растворяясь где-то наверху. Тогда он не знал, что такое горы, не понимал, что такое вода, что такое небо, земля, дым, солнце, свет, темнота и многое другое. Но уже тогда он видел и чувствовал эту двойственность, тройственность, множественность. Он видел всё. Не только то, что было вокруг, но и то, чем оно может стать. Всё было в виде форм и очертаний. И ему были доступны не только они, но и сами их идеи. Он видел, чем может стать прямая поверхность: она может начать трястись и разойтись в стороны, превратившись во впадину, она стать горой или морем, или островом.
Весь мир для него был формами и идеями, вариациями этих форм. Бесконечные возможности того, чем всё может оказаться. Он быстро привык к этому, вернее, ему и не надо было привыкать, этим и была для него сама жизнь, иного взгляда на реальность, чем вид тусклых непостоянных очертаний, он не знал. Больше страха не было. Он не чувствовал боли или чего-то неприятного, как, впрочем, и приятного.
Он наблюдал за всем этим мирозданием, это было интересно, он не знал, что ему ещё нужно делать, и это было единственное, что он мог делать и чего ему хотелось – смотреть. В этом была своя гармония, завершенность среди незавершенной реальности.
