* * *
Шумно было в торжественном зале. Ученицы не умолкали ни на секунду, учителя тоже оживленно беседовали. Но если последние обсуждали что-то личное или профессиональное, то ученицы болтали теперь только об одном – об отсутствии знаменитой четверки. О да, эта тема всех взбудоражила. Каждая воспитанница считала своим долгом высказать предположения относительно того, что произошло с Дианой и ее свитой. Всем было известно, что случилось с бедняжкой Джел, то есть со мной. То есть с той, кем я была. О себе я буду часто говорить в третьем лице, ведь та Джел, с которой вы были знакомы, и та, какой я являюсь сейчас – что-то непонятное, неуловимое, несвязанное ни с каким миром – это не одно и то же. Я – это я, а Джел О’Нилл, которая жила, – это она. Просто запомните это, и пойдем дальше. Так вот, о Джел говорили с грустью, с влажными от слез глазами, а порой и со страхом, точно при одном только упоминании ее имени она могла тотчас появиться за спиной говорившего. Про Калли тоже все знали. Ее семья разорилась, и та была вынуждена перевестись в «Блэкстон». Диана и Никки – вот это настоящие загадки. Где они, с кем они, в порядке ли они, и что послужило причиной их внезапного одновременного исчезновения? И вот все говорили о них и охотно делились своим мнением. Кто-то так же говорил с грустью, кто-то с напускным волнением, кто-то добавлял в свои речи изрядную порцию желчи.
– Твоя мечта сбылась, – сказала Рэми. – Центральные места пусты. Пойдем?
– Нет, это уже в прошлом, – ответила Эл.
Кто бы что ни говорил, кто бы как ни относился к четверке, – никто не решился занять центральные места, которые принадлежали Диане, Никки, Калли и Джел. Эл кинула взгляд на пустующий центр и ей вдруг стало не по себе. Она вспомнила прошлый семестр – как ненавидимая ею свита занимала эти места, смеялась, выводила из себя Голди, привлекала внимание всех учениц и учителей, наслаждалась своей властью и осознанием того, что всех, кто принадлежал свите, объединяет нерушимая, необыкновенная, настоящая дружба, и это служит весомым аргументом, чтобы вознестись до самых небес и посматривать на всех с язвительной усмешкой. А теперь там, на этих местах – пустота. Все исчезло, обесценилось, разрушилось. Элеттре бы радоваться стоило, наверное, но она почему-то грустила, точно и ее часть души принадлежала тому, чего больше нет.