– Скажи, Асаф, – обратился он к своему смуглолицему и горбоносому сотрапезнику, расслабленно попивающему прохладный ягодный шербет из серебряного чеканного стакана, – как долго эти милостью Аллаха лишённые разума сяньские ишаки будут крутить свою плоскодонку на выходе из порта?
Асаф досадливо поморщился и отставил стакан.
– Наш славный дау должен был отплыть ещё до завтрака, – продолжил ворчать Мухбир, ковыряясь мизинцем в зубах, – и что же? Уважаемый капитан Синьбао уже накормил нас обедом, а посудину свою с места так и не стронул!
– Мухбир, аль-мухтарам, – подал голос его собеседник, – не стоит так нервничать: разве твои глаза слепы и не замечают того, что плоскодонку уже прицепили к двум вёсельным буксирам? Они быстро оттащат в сторону это проклятое корыто с овцами, и путь к родным берегам для нас расчистится… – он лениво закинул в рот виноградину и развалился в кресле. – Ветер, хвала всевышнему, попутный, домчимся быстрее горной лани! Товар не успеет даже заскучать, не то что протухнуть, – и он громко заржал, запрокинув голову с коротко подстриженной щегольской бородкой.
– Может и так, – не разделил веселья своего приятеля толстый купец, – но всё ж не мешало бы развязать, наконец, твоё последнее приобретение. Эта злая девка взаперти и в путах почти сутки – может и попортится… Ты ведь, уважаемый Асаф, не для каменоломен Джидды её купил?
– Иншалла, – пожал плечами Асаф и закинул в рот ещё одну виноградину, – как будет угодно Аллаху: попортится – стал быть, туда ей и дорога. Может, в том её счастливая судьба… В каменоломнях она и то дольше протянет, чем в гареме благодетельного Шахрияра (да будет жизненный путь его усыпан розами!).
– Иншалла, – согласился с ним толстый Мухбир, задумчиво раздувая щёки. – Как получится… Ты, друг мой, надеешься продать её Бухейту, евнуху Шахрияра? Думаешь, он польстится на эти мощи?
Асаф недоумённо вздёрнул бровь:
– А отчего бы ему не польститься? Разве она плоха? И лицом мила, и статью вышла, и зубы здоровы… Приодеть в тонкий шёлк да отпоить розовым вином, дающим усладу думам и румянец щекам… А! – он неожиданно громко хлопнул ладонью по столу и вновь расхохотался. – Понял я, о чём ты, драгоценнейший Мухбир! Её стать тебя как раз и смущает! Ха-ха-ха!
Купец сально ухмыльнулся толстыми губами и провёл ладонью по крашеной хной бороде: