– Я благодарю тебя, о Асаф ибн Баттута, за заботу о моём досуге, – поклонился капитан, развернулся и ушёл, стараясь не смотреть в сторону чужой собственности.
Купец нагнулся над Кирой и прошептал в самое её ухо, щекоча его дыханием:
– Пошла в каюту. Быстро!
Киру передёрнуло, как от удара хлыстом. Она резко отпрянула, но была перехвачена за локоть.
– На берег выйдешь в милых таких браслетиках, – со своей обычной улыбочкой хозяин покачал перед носом пленницы изящными наручниками на длинной цепочке. – Мне сюрпризы не нужны. Впрочем, думаю, ты это уже усвоила…
* * *
Большое венецианское зеркало отражало ковры, подушки, резной столик эбенового дерева, фрукты на нём и высокие окна за ним: лёгкий морской бриз развевал невесомую паутинку занавесей, смягчая раскалённый полдень Джаханы.
А ещё оно отражало гибкую фигуру в кобальтовом шёлке шаровар с высокими разрезами по бокам и в коротком топе, открывающем более, нежели прячущем. Густые блестящие волосы заплетены в уложенные на грудь косы. На плечи спускается прозрачный, золотистый покров, удерживаемый на голове серебряным обручем с самоцветами…
Кира вгляделась в своё отражение: ну ни дать, ни взять – прекрасная пери из арабских сказок! Но это если смотреть издалека. А если поближе подойти, сразу станет заметно и бледное, напряжённое лицо, и плотно сжатые губы, и злые, потемневшие глаза. Её хозяин всё это прекрасно рассмотрел и оценил, скривившись. Поэтому перед смотринами, от греха подальше, вновь замкнул на её запястьях тяжёлые браслеты с цепочкой.
Вот тебе и пери. В кандалах…
И всё же… Кира медленно обернулась вокруг себя, склонилась к зеркалу… Как странно… За время своих мытарств она почти забыла о том, как выглядит, о том, что может быть очень красива; а за время страданий в тенетах неразделённой любви – о том, что может быть соблазнительна и желанна.
«Если бы он увидел меня сейчас… увидел такой… – подумала она, и лицо её невольно оттаяло, губы приоткрылись, а глаза потеплели. – Неужели он по-прежнему остался бы ко мне так обидно равнодушен? Ну хорошо, ладно, не любовь, но хотя бы желание я смогла бы у него вызвать?»
«Ах, зачем, боже мой? – возразила самой себе. – Чтобы страдать потом обоим? Мне оттого, что напилась, но жажды не утолила, а ему потому, что согрешил, поддавшись порыву, и погубил «невинную» девицу…»