В то же пасмурное августовское утро влюбленный, осозна-вая, что попал, как мальчишка, не старался прогнать от себя это ощущение и желание быть искренним с ней. Его холодный, расчетливый мозг, медленно плавился при ней. А она, зная, что ему нравится наблюдать за ней, нежилась, словно ко-шечка, потягивалась, вытягивая вверх руки, и в тот момент с нее соскальзывало шелковое покрывало, и голое тело нимфы представало перед ним. И он ловил взглядом эту прелесть в ее неловком желании ухватить ускользающее по-крывало и прикрыться. А, бывало, согнув ногу, располага-лась на кровати и не спеша подкрашивала ноготки на ногах, не одев нижнее белье.
А сейчас Эдик принес кофе и застыл с подносом, наблю-дая, как двигались в такт только ей одной слышимой мелодии ягодиц, и игра света и тени еще больше уносили его в ее объятия, во власть ее крепкого, молодого, тела, пульсирующего в его руках. Она входила в него, словно нож, сжимаясь и заостряясь, меняя охру зрачков на марс, утренний туман белков, на лаву длинного языка, и мощные толчки вперемежкус щупальцами спрута, обвившего его… «Что там у тебя, до-рогой, чем порадуешь?» – кокетничала она, тем са-мым вырывая из щупальцев воображаемого спрута. «Кофе с мо-локом– произнес, опомнившись, заботливый Эду-ард, –
Он скользил по ней взглядом. Всерьез считая своей террито-рией, несмотря на то, что она чуть старше его дочери и ровесни-ца сыну, но его это не смущало его. Эдуарду было комфортно в обществе Карины. В свои пятьдесят пять он ощу-щал на сорок. Им было хорошо, несмотря на разницу в возрасте. Они сидели на кровати и молча пили кофе. Эдуард корил себя за то, что разрешил Карине влезть в служебные дела, но поделать ничего не смог. «Она уговорила» – причитал Эдуард. И действительно, приблизи-тельно месяц назад планировал с границей и товаром, разговор происходил дома. Она слышала подробности,а на следующий день, попросилась участвовать в деле, объясняя тем, что места знакомые, да и засиделась дома, развеяться треба. Сей-час Эдуард вспоминал это ее – «треба» -
Сколько ни пробовал отговорить, не поддавалась, даже аргумент, что придется общаться с уголовниками и головорезами, не возымел действия. Такая тяга к приключениям насторожила Эдуарда, и он выяс-нил, что именно тянет Карину участвовать в деле. С того дня, когда узнал об Алексее, начала душить ревность, но поделать ничего не мог. Уже зная, что простит все, даже предательст-во, лишь бы не покинула. Ее запах парного молока, вечерней сырой земли вперемешку с навозом, раскиданным по гряд-кам, навсегда приковал его. Что-то зацепило и держало крепко, надежно, но по-матерински ласково и добродушно. Почему-то твердо знал, что ей можно все, и ее цензор не допустит того, отчего станет невыносимо. «Откуда такая уверенность? – спрашивал Эдуард и сам же отвечал: – Интуиция, шестое чув-ство, воздух, флюиды и больше ничего. Этого мало для обычного человека, но я же. Флюиды тепла, идущие от нее, самые доро-гие и бесценные факты ее чувста… Еще двадцать лет назад он не дал бы за эту иллюзию и двадцати минут своего времени, а теперь готов отдать жизнь, и не только свою. Что со мной? Старею,а у стариков сердце черствеет, а души отравлены опытом. В этом ли сила? Или, я просто слабак, раскисший и пускаюший слюни из-за девки.