Озеро Кинерет у Тверии. Отец и сын сидят среди камышей на берегу, следят за поплавками и отмахиваются веточками от мошки и комаров. Время близится к закату. Вдруг появляются стрекозы. Воздушное полчище этажерчатых насекомых, чьи крылья сделаны из слюдяных витражей. Комары и мошка мгновенно пропадают в пастях крутящих фигуры высшего пилотажа стрекоз.
Ошеломляющее шуршание сменяется тишиной. Поплавки неподвижны.
– Пап, ты меня любишь?
– А ты вспоминал меня этим летом?
– Конечно. Как мы с тобой во Франции на гору с замком забирались. Как на развалинах ели бутерброды. А потом я потерял солдатика, которого брал с собой, и очень расстроился. Как вечером рыбу на углях в фольге запекали…
– Я люблю тебя.
– А что будет, когда ты умрешь?
– Я превращусь в ангела и буду охранять тебя.
– И никуда-никуда не исчезнешь?
– Нет.
Мальчик помолчал.
Рим, базилика Девы Марии Снежной. Он повернулся, чтобы двинуться обратно на выход, – и замер: пласт света, льющегося из приоткрытых створок дверей, оттеснил сумрак, и стало видно, как девушка в джинсах преклонила колени для исповеди. Тьма, скрывавшая ее лицо в пространстве исповедальни, казалась священной. Затем он вышел под снежное небо. Снег падал колоннами, и виделось, что Глухов распознаёт каждую кружащуюся снежинку в отдельности даже на страшной высоте. Прохожие, ослепшие от метели, шли по тротуарам, не замечая друг друга. Что их ждало по возвращении домой? Накрытый стол? Или потемки и холодный свет из окна, сочащийся над городом из снежного покрова? Иван Глухов зашел в подворотню, нырнул в подъезд. Лифт потащился вверх, но вдруг дернулся и замер – вместе с сердцем. Затем рванулся – и ушел вбок шахты, Глухова вжало в стенку. Скорость была набрана такая, что кабина вытянулась вдоль направления движения и превратилась в вагон поезда. Кто управлял локомотивом? Тот незримый в темноте исповедальни священник? Поезд мчался, поднимая с путей крылатые фонтаны свежего снега. Миновали пропасть, образовавшуюся на месте Европы, пронеслась Украина, потянулась Россия, Урал простучал под колесами, распахнулась тьма Сибири, затем надвинулся Тихий океан. Полная луна безучастно смотрела вослед вагонам.
Глухов проснулся от вкрадчивой сначала мелодии будильника; сон в поезде вырвался наружу и иссяк. Лабрадор Шерлок еще спал. Когда старый Шерлок спит и, похрапывая, поскуливает, он очень по-человечески это делает. Вот это и приводит к догадке: собачьи сны почти человечьи. Есть в снах нечто, что уравнивает немного всех, кому они снятся. Человек во сне глупеет, по его безволию нарушается все, что только может нарушиться, и люди становятся во сне немного животными; ну или ангелами. Во всяком случае, они несколько теряют человеческий облик. Что же мешает собакам становиться во сне немного людьми?