– Да плевать я хотел на них. Я – убийца! Маньяк, понимаете? – заорал мужчина. – Я требую, чтобы меня немедленно арестовали.
– Вышвырните этого… А, хотя подождите. Задержите его на сутки, пускай остынет. Заодно проверьте отпечатки, следы крови и прочее. Не он первый такой, но мало ли… – Он пожал плечами. – Показания запишите. Сравним. И анализ крови, на предмет веществ. Сдается мне, он…
Когда торжествующего Коробченко увели, Грановский уронил тронутую сединой голову и почти молящим голосом обратился к молодому парню с усами-перышками, в форменной одежде:
– Слушай, браток. Будь другом, принеси кофе.
Как только за покорным сотрудником закрылась дверь, Грановский, потирая мозолистые руки, посмотрел на Зверева.
– Ну, что там по последней?
– Да все то же. Шесть глубоких ран в грудь, живот. Руки отсечены по локоть. Как и в первом случае, орудие убийства нашли на месте. Отпечатки проверяют. Погибшая Инна Шишкевич. Тридцать три. Замужем. Ребенок, полтора года.
– О, господи! – Грановский застонал.
– Ну чего, надо ехать. – Зверев хлопнул бумажной папкой по столу.
– Поехали, Миш. Нет, обожди минуту. Сперва кофе.
– Чего задумался? – Грановский поглядел на Зверева, который как-то погрузился в себя.
На лице молодого человека лежала тень, взгляд поблескивал холодным железом.
– Да вот думаю. Живешь, ходишь на работу, вечером возвращаешься, думаешь, жена встретит. Потом звонят. Соболезнуем, вашу любимую расчленили. Обязуемся вернуть все части в целости и сохранности. – Он выпустил из груди воздух, будто пытался выдавить тяжелый комок.
– Думаешь, я об этом не размышлял сто тыщ раз? – Грановский тряхнул головой. – Вот поэтому и поседел к пятидесяти. Отец мой в восемьдесят три до сих брюнет, чуть-чуть только посеребрился. А я… – он обвел рукой вокруг головы.
Зверев горько улыбнулся.
– Да. Вот так старалась девушка, готовила сюрприз жениху, замуж собиралась, и на тебе. Хороший портрет, кстати. Я не знаток, конечно, но написано реально талантливо, прямо как живой получился. Видно, человек всю душу вложил. Племяшка моя ходит в художественную школу. Какой-нибудь любитель лучше рисует, чем эти кандинские, малевичи и прочие. Одни квадратики да кружочки. А тут лицо, прямо как фотография. Только подписано как-то по-дурацки, «бик». Как зажигалка.
Грановский равнодушно пожал плечами.