Иногда мне казалось, что на кульминационной реплике она улыбалась. Рахела исхудала, но плакала уже реже, и я сделала вывод, что лекарство помогает, несмотря на легкий присвист у нее при каждом вдохе.
Наконец Марина с матерью вышли из спальни, и Петар объявил: ему через неделю надлежало явиться на учебный полигон.
– Волнуешься? – спросил отец.
– Нет, – ответил Петар. – Просто форму растерял!
Он похлопал себя по животу и, посмотрев на меня, ухмыльнулся в надежде рассмешить, но даже я заметила, что он схуднул и глаза его совсем не улыбались.
– Куда тебя назначили?
– Тут неподалеку. После обучения буду в кольце обороны Загреба. Может, буду даже наезжать домой на выходных.
– Можешь пожить у нас, если захочешь, Марина, – предложила мать.
– Что за глупости. Сама управлюсь.
– Даже не заметит, что меня дома нет, – сказал Петар.
Все четверо переглянулись, и меня кольнуло досадное чувство, знакомое с самого детства, когда не понял шутку, а вокруг все смеются, только сейчас в квартире повисла тишина, не считая бряцания ложек о миски и тяжелых вздохов Петара.
Я изо всех сил старалась не спать и слушала, о чем на кухне говорят родители.
– Мне тоже надо ехать. Всем, кто твердо стоит на ногах, надо ехать на защиту города, – сказал отец.
– Солдат у нас предостаточно. С твоими-то глазами – лучше уж так.
– Лучше бы я мог свою семью защитить.
– Все будет хорошо, – сказала мать.
Обычно именно отец ее утешал, и, подслушав, как они поменялись ролями, я почувствовала себя виноватой.
– А еще я рада, что ты рядом. Вместе с нами.
– Я тоже, – после некоторой паузы отозвался отец, и уже в полусне я услышала их поцелуй.
Воздушная тревога стала нашим будильником, и в первые месяцы мы прилежно ему подчинялись. Сирена в час ночи поднимала всех с постелей и гнала натягивать ботинки – в коридор под свет флуоресцентных ламп (а если отключали электричество, в кромешную тьму) высыпали заспанные соседи. Той ночью я как будто поспала всего пару секунд, как вдруг отец поднял меня с дивана вместе с одеялом, а следом за нами пошла мать с Рахелой. Отец нес меня по лестнице в подвал, и я лежала в полусне, уткнувшись головой ему в грудь, а наши сердца отбивали быстрый и неровный ритм, свойственный тем, кого посреди ночи вытащили из постели. Холодок в подвале продувал пижаму насквозь, и, сидя возле нашей