Лежу в кровати, размышляю, задремываю. Медная крышка над щелью в двери поднимается, письма валятся вперемешку на деревянный пол. Хлопает дверь лифта. Я встаю, надеваю халат и иду к входной двери: счет за телефон, открытка от одного из студентов, которому я даю уроки, рекламный проспект из бюро путешествий, письмо.
Я открываю почту серебряным ножом для писем. Джулия подарила мне его ровно год спустя после нашей первой встречи. Счет идет в стопку «срочно», где он пролежит неделю-две. Реклама – в мусорную корзину для бумаг. Поеживаясь, иду на кухню, наполняю чайник, включаю его и беру письмо с собой в кровать.
Оно от моего старого учителя Карла Шелля, его имя пишется «Кель», но с типичным для него духом противоречия произносится «Шелль». Мы потеряли связь годы назад. Шведская марка. Почерк профессора Шелля на конверте выглядит неровным. Это короткая записка, на удивление без колкостей.
Он больше не преподает в Вене. Он ушел на пенсию в прошлом году и вернулся в свой маленький городок в Швеции. Пишет, что был в Стокгольме, когда мы там играли. Он был в зале, но решил не подходить после концерта. Мы играли хорошо. В частности, он должен мне сказать следующее – он всегда мне говорил, что звук нужно «держать», и звук я «держал». Последнее время ему нездоровится, и он думал о некоторых своих давних учениках. Возможно, с некоторыми из них он был слишком суров. Но прошлое – в прошлом, и он не может ничего изменить, только надеется, что польза переживет вред. (В немецком профессора Шелля эта последняя фраза звучит странно, будто перевод с марсианского.) Несмотря ни на что, он желает мне всего хорошего и надеется, что если когда-нибудь я стану давать уроки, то у него я научился, чего не делать. В Англию он не собирается.
Чайник выключился сам несколько минут назад. Я иду на кухню и обнаруживаю, что не могу вспомнить, где чайные пакетики. Что-то меня тревожит в этом письме. Карл Шелль умирает; да, я в этом уверен.
* * *
Кто-то кроет крышу шифером. Несколько резких ударов, пауза, несколько резких ударов. Я поднимаю жалюзи, и свет просачивается внутрь. День ясный, холодный, небо – сине.
Я вспоминаю запах профессора в дни, похожие на сегодня. Он стоит в сером классе и пристально смотрит на пятерых студентов. Он вернулся после ланча у Ноциля, и его угольного цвета пальто источает дух чеснока и табака. «Und jetzt, meine Herren…»