И потекло хмельное. И потекла беседа – поначалу неторопливая и задушевная… Даже степенная.
…Иноземцы до сих пор ломают голову над неразрешимым вопросом: почему на Руси дело никогда не ограничивается той самой кружечкой-другой?! Думают, думают, напрягая мозги, да так в итоге и не могут отыскать ответа.
Что тут скажешь? А ничего. Разве что можно дать добрый совет:
Ну, сколько можно повторять?!
Ты дурью попусту не майся!
«Умом Россию не понять…»
А не умом – и не пытайся!
Попович потом добросовестно пытался вспомнить, в скольких корчмах он побывал. Но не осилил слишком тяжкой задачи и махнул рукой. Помнил лишь, что принимали всюду радушно, а смущенные объяснения – забыл, мол, деньги дома – встречали с улыбкой. О чем разговор, дескать, потом расплатишься, когда все благополучно разрешится…
– Дяденька Иван, а ваш Илья-то буянит! – запыхавшись от быстрого бега, сообщили ребятишки. – Щемилу хотел побить, не догнал, и теперь над его кормчой изгаляется!
– Как изгаляется?! – ахнул отец Муромца, схватившись сначала за голову, а потом за сердце. – Что он с ней делает?!
– По бревнышку разносит! – наябедничал один босоногий малец.
– Да еще с нехорошими словами! – подхватил второй.
– Какими?! – машинально спросил родитель богатыря.
Детишки тут же дружным хором произнесли эти слова. Уши Ивана Ильича жарко загорелись.
– А ну, вон! Я вам покажу, уста похабщиной поганить! Вот сейчас сниму ремень…
Малолетних доносчиков как ветром сдуло, только застучали босые замурзанные пятки.
– А Илья буянит, а Илья буянит! – донесся до горницы, где корчилась в муках роженица, хоровой детский гам. Судя по голосам, кричали девочки.
Ладушка испустила особо страдальческий стон, вложив в него всю боль и обиду на горькую долю порабощенных женщин, и не токмо одной лишь Руси…
– Неужто напился, бесстыжий?! А-а-а!!!
– Мр-ш-шшш! – выгнув спину, прошипел Котя. На морде рыжака читалось: «Ну, пусть только покажется да сапоги снимет…»
– Ты не бери в голову! – захлопотала повитуха. – Не о том сейчас думать надо! Дыши глубже…
– Да как же не брать в голову-то! – разрыдалась Ладушка. – Муж ведь, не чужой человек!
Теща Ильи сверкнула глазами, заломив руки:
– Доченька, да за что же тебе такое горе?! Для того ли мы с отцом тебя растили, лелеяли, пылинки сдували…
– Хворостин не жалели… – подхватила медово-ехидным голосом Ладушкина свекровь. – Довели до того, что из дому отцовского сбежала…