– Заходи, угощу успокоительным!
Хм… Может, и правда? Мяту он так и не нашёл, а Беата – в настоях дока.
Иммануил кивнул, подошёл, опустился в соседний шезлонг. Сделал вид, что не замечает, как Беата на него пялится. Он был бел, тонок, изыскан, как озёрный лотос, и прекрасно об этом знал. Соседка ничего для него не пожалеет: неравнодушна к красоте, старая туша. Но ради амброзии, что Беата подносит, и саму Беату потерпеть можно. Если не очень долго.
Барсучиха зевнула, уставилась на вылезающее из-за сосновых верхушек солнце. Протянула:
– Тоже сегодня не сплю. Всё думаю, как раньше жилось, до закона Манула. Эх, были же времена! А сейчас и не колданёшь толком… Ладно, Муля, будем сейчас от нервов лечиться. – Беата осклабилась, выбралась из шезлонга, поковыляла к дому. Вскоре вернулась, поставила на траву деревянный поднос с двумя кружками и зелёной бутылью.
– Представь, приходит ко мне вчера Тина Шатун со своим оболтусом – и с порога в слёзы: «Беатушка, помоги, на тебя вся надежда. Мой-то – здоровый лоб уже, а муравьёв до усёру боится! Позорище! В школе над ним ленивый только не глумится…» Ну, ты ж знаешь, Муля, у меня сердце доброе, пришлось помочь, – барсучиха подмигнула, – не за так, конечно. Теперь могу тебя порадовать! – Она разлила по кружкам бурую жидкость. – Первый сорт: мечты трусливого медведя!
– Что ж, благодарю. – Иммануил благосклонно принял кружку, покачал, принюхиваясь. – Тэ-э-эк, посмотрим… О, совсем недурно: малина, нагретый солнцем мех, горьковатая нотка дикого мёда. И что-то ещё, эм-м-м… Да, конечно: самшит!
Беата, замерев, благоговейно внимала.
– Весьма, весьма многообещающе. Ну, твоё здоровье, соседка! – Лебедь погрузил в сосуд толстый розовый клюв – и тут же брезгливо вернул кружку на поднос: – Нет, это решительно невозможно!
– Мулечка, напиток свежайший! Ты не смотри, что цвет такой, ты попробуй!
– Да при чём тут напиток? – капризно крякнул Иммануил. – Изволь полюбоваться, опять этот безумный заяц объявился! Лет пять назад мне пришлось на Змеиный ручей перебираться: этот идиот всю ряску в озере разогнал. Летать ему, видишь ли, охота! Какие, однако, дерзкие фантазии нынче у молодёжи! – Иммануил всплеснул крыльями. – Нет, ещё одно такое лето я не переживу. С моими мигренями… – Он приложил крыло ко лбу, закатил глаза и замер – похоже, надолго.