Я отрицательно покачал головой, дескать, все равно не понимаю. В этой ситуации могло помочь принятие спиртного, причём в количествах кажущихся немыслимыми с утра. Это средство, как известно, является универсальным переводчиком.
Но видимо, у старца были свои взгляды на жизнь. Он что-то негромко сказал своей спутнице, а затем они вместе удалились.
Я остался в полном одиночестве и замешательстве, совершенно не представляя, что мне делать, оставаться ли на месте, или попытаться выйти. В любом случае, не мешало оглядеться.
После внимательного осмотра помещения, мне удалось найти короткую меховую юбку и обувь из мягкой кожи, больше всего напоминающую мокасины. Юбка стягивалась гибким ремнем – толи из сухожилий, толи из лиан – пропущенным сквозь нашитые петли. Мокасины имели шнуровку. Их подошва крепилась к голенищу несколькими рядами тонких кожаных ниток-ремешков. Это была очень прочная и удобная обувь и мне понравилась, чего я не мог сказать о юбке. Облачившись в этот не хитрый наряд, я вышел из комнаты.
И попал в помещение с троном, на котором очнулся в прошлый раз. Комната находилась в его дальнем конце, и вполне могла являться пристройкой к основному зданию. Крышу заделали, осколки камней и доски убрали. В очаге едва теплились угольки. Похоже, кто-то жёг огонь ночью.
В тронном зале царила приятная полутьма. Сквозь множество высоких окошек проникали лучи солнца. Их свет казался белым, призрачным. Над троном в крыше располагалось приличное отверстие, но естественное, задуманное строителями, а не разгулом стихии. Свет проникал и сквозь него, словно луч прожектора, освещая трон. По наклону лучей можно было сказать, что светило либо еще не достигло зенита, либо уже перевалило через него. Чтобы узнать это наверняка, надо было выйти на улицу. Но что-то остановило меня от этого поступка. Может быть интуиция?
Осмотр помещения занял у меня около десяти минут. Меховые подстилки и солома на полу. Узкие циновки на стенах, раскрашенные в яркие, но очень хорошо сочетаемые тона. Там же развешаны деревянные лики-полумаски, головы незнакомых мне животных, гербарии из трав и темных цветов. Все это говорило о культуре, совершенно не знакомой мне ранее. Я не узнавал цветов и стилей, в которых были выполнены лики. Было во всем этом что-то чужое, созданное существами, отличающимися от людей не только обликом, но и внутренним виденьем мира.