Правую руку закинуть тебе на грудь,
Все твои родинки в жадный мой рот собрать,
Так навсегда остаться, не до утра, —
И в темноте подкурганности вдруг найти
то,
чему
никогда
не произойти.
НАВСТРЕЧУ
Лёд уже крепкий —
он выдержит нас обоих,
но я всё равно ни шагу туда не смогу ступить.
Вот что примерно
это такое —
знать, что попалась,
и всё ещё бояться любить.
Быть не в силах (или не в состоянии)
держать свои руки подальше от боли.
Нормальные люди летом летают в Испанию,
а я
ловила
твоё дыхание
вместо морского прибоя.
Там льда не бывает.
А здесь он – крепкий:
не треснет и не прогнётся.
Видишь, прямо в зимние голые ветки
катится низкое зимнее солнце:
так жмётся к седым горам,
так боится их отпустить…
Нормальные люди летали бы в Амстердам —
смеяться, искать, цвести,
плевать на всё то, что ещё случится,
исход принимать любой…
А мне приходилось кусать тебя за ключицу,
чтоб
с языка
не выпорхнула
любовь.
Поэтому я была такой тихой. Не удивляйся.
Хотелось бы быть другою:
умнее и лучше меня.
Но мне приходилось держать себя за запястье,
чтоб не до крови,
чтобы просто, нормально
тебя обнять —
и отпустить потом. Веки смежив,
спать до рассвета, под оклики воронья…
Лёд уже крепкий – и он удержит,
но внутри у меня вместо сердца —
одна огромная полынья.
И мне так страшно.
Постоянно, всё время страшно —
и лучше бы оставаться на бережку…
Но я вспоминаю,
как ты расстёгивал мою клетчатую рубашку,
И выхожу на лёд:
За каждую пуговку —
по
одному
шажку.
МЕЖДУГОРОДНЕЕ
Мудрая женщина
по телефону
в автобусе
кому-то
даёт
советы.
Хочется развернуться – и спросить у неё вот это:
сколько ещё продлится и куда, в конце концов, заведёт?
Почему мне казалось раньше, что во мне застывает лёд