– Но согласись, Иманнуил, именно в этой субъективной свободе и заключен смысл человеческого существования!
Максимка вытаращил глаза на Сартра, словно тот только что ошарашил его фокусом.
– Ну что ты, Жан-Поль, – с недоверием сказал он, сведя брови, – ты реально серьезно веришь, что есть какие-то штуки, которые видит только один человек? Как мы можем быть уверены, что они вообще существуют, если никто, кроме него, этого не видел?
Сартр ответил, задумчиво потирая подбородок:
– Ах, мой дорогой Максим, твой скептицизм мне понятен. И сам я часто задаюсь вопросом, ведь что такое феномен, если его видит лишь одно сознание? Сознание, как мне кажется, всегда стремится в мир, к другим сознаниям, словно птица в небо – это идея, устремлённая в будущее, но никак не замкнутое в себе пугало.
Максимка, не отрываясь от раздумий, продолжал:
– Но есть ведь боль, радость, страх… Разве их не испытывает каждый по-своему, не делясь с другими, как оладьями на угощение?
Сартр, с легкой улыбкой, ответил:
– Ты прав, мой юный друг. Конечно, есть некие субъективные переживания, которые ускользают от чужих глаз. Но всё же мне кажется, что они не могут быть полностью отделены от нашей общей жизни. Даже самые личные чувства окрашены языком, традициями и связями с Другими, словно цветные нити в плетении ковра жизни.
Максимка, озадаченно почесал затылок:
– Интересно, что ты говоришь. Может, я слишком поспешил с выводами насчет тебя.
Сартр, наклонившись вперёд с улыбкой, заключил:
– Вот видишь, Максим, мы оба подбираемся к разгадке этого запутанного вопроса.
– Знаете, месье Сартр, – напомнил о себе Кант, поправляя своё жабо, – у меня тоже есть серьёзные сомнения по поводу явлений, доступных лишь одному человеку. Это наводит на мысли о некоем субъективном хаосе, который совершенно противоречит моему представлению о мире. Познание должно быть основой общей правды, облечённой в объективные формы!
– Ах, месье Кант, – ответил Сартр с лёгкой усмешкой, – я разделяю Ваши опасения. Для меня сознание – это не застывшая капля, а река, текущая в компании других сознаний. Одинокий феномен – это как носорог без шкуры: не угнаться за ним. Он теряет связь с сообществом, с нашим опытом, и остаётся лишь жалким отголоском индивидуального восприятия.
Кант кивнул, его лицо, словно эмблема раздумий, засветилось пониманием: