Мне кажется, во всех местах, где поселилась нищета, время как будто замирает, но это особенно отчетливо ощущается здесь, где дома становятся все более хлипкими и в какой-то неуловимый момент, как во сне, перестают быть домами и делаются лачугами из награбленного кирпича, фанеры и штукатурки. Они подобны театральным декорациям к пьесе, чей смысл я, невзирая на собственное прошлое, так и не понял. И местные жители – те люди вне гильдий, которых мы зовем мизерами, – обретаются так далеко от средоточия богатства, яркого мира, где поселился я сам, что отголоски их разговоров вызывают изумление: пусть и исковерканная, но все-таки английская речь. Внезапно посреди серого сумеречного безвременья меня перестают игнорировать. Поразительно, что дети – теперь они младше и безобиднее, со щенячьими глазами на худых и бесцветных, как опаленная солнцем кость, лицах – приближаются и предлагают… деньги. Тянут ладошки с тонкими, цепкими пальцами. Бесконечные пенни, фунты и фартинги. Сокровища.
– Возьмите, гильдмастер. Обменяйте на славный пенни…
– Товар что надо, лучшие заклинания, – подхватывает девочка постарше, запаршивевшая до такой степени, что в волосах просвечивает плешь, и протягивает мне сложенные чашечкой птичьи лапки, в которых лежит нечто вроде горстки бриллиантов.
– Хватит на целый век. Хватит на всю жизнь…
Скопище детей растет, они чувствуют мою нерешительность, и чем больше блестящих глаз устремлено на меня, тем сильнее сгущается зловоние. Беспризорники одеты в старые шторы, брезент, мешки. Тут и там кокетливо выглядывают оборки посеревших от носки рубашек, точно хлопья грязной морской пены. Меня не страшит нож или засада, но эти простодушные менялы… И деньги, конечно, тают. Я это чувствую, когда беру одну монетку, чтобы получше рассмотреть – меняла безропотно наблюдает, – и кругляш в моих пальцах становится рыхлым, легким, зернистым.
Интересно, кто купится на такой трюк – неужели среди полуночных гостей попадаются настолько пьяные или отчаявшиеся? Впрочем, чары действуют и на меня. Я выбираю дитя, которому хватило сообразительности сотворить наиболее ценный с виду товар, то есть вовсе не деньги и не драгоценности, а смятые гильдейские сертификаты, облигации и векселя; хватаю бумажку, на ощупь похожую на зимний туман, сжимаю в кулаке, взамен швыряю всю мелочь, какую нахожу в кармане, и еще больше рассыпаю, спеша прочь.