Подперев голову руками, Цвайлинг сидел за письменным столом перед развернутой газетой. Казалось, он спит. Однако худой, долговязый эсэсовец не спал, он тревожно размышлял о последних сводках с фронта. Цвайлинг обдумывал варианты побега. По мере приближения линии фронта становилось опасным принадлежать к эсэс. Лучше всего было переодеться в гражданское и смешаться с толпой. А если американцы прибудут внезапно, и он не успеет выбраться из лагеря? Тогда окажется в самом центре событий. И прощай, Готхольд!
«А если временно сговориться с заключенными?» – размышлял Цвайлинг.
Но это не так просто. Парни подозрительны, и кто гарантирует, что они не убьют его в конце концов? Авантюрные мысли плавали в мозгу Цвайлинга как клецки в супе.
Во время побега придется застрелить коменданта, и вдобавок Клуттига и Райнебота, ну и еще пару-тройку… Так, глядишь, американцы запишут его в антифашисты… Цвайлинг ухмыльнулся. Но очень быстро сомнения вновь одолели его. Чертова ситуация. Как выпутаться из нее без потерь?
Пиппиг вернулся и сделал знак Розе, что все в порядке. Затем он с шумом открыл дверь в канцелярию рядом с кабинетом Цвайлинга и намеренно громко крикнул:
– Мариан, пошли, будешь переводить!
Цвайлинг испуганно встрепенулся. Он увидел, как поляк, которого позвал Пиппиг, ушел вместе с ним.
– И что ты на этот раз затеял? – проворчал Розе, увидев, как Пиппиг придержал за руку поляка, который, ничего не подозревая, намеревался покинуть вещевой склад. Пиппиг шепотом огрызнулся на сварливого Розе:
– Слушай, хватит разыгрывать драму! Лучше следи за Цвайлингом.
Пиппиг подал знак Кропинскому, и оба проскользнули в глубь склада. В дальнем углу, за высокими штабелями мешков с вещами и одеждой умерших заключенных, стоял чемодан.
Пиппиг, необычайно взбудораженный, вытянул шею и еще раз прислушался, затем потер руки и ухмыльнулся, как бы говоря Кропинскому: «Ну-ка, взгляни, что я принес!..» Он щелкнул замками и поднял крышку чемодана. С залихватским видом засунув руки в карманы, он наслаждался произведенным эффектом.
В чемодане, свернувшись в комок и прижав ручки к лицу, лежал завернутый в тряпки ребенок. Мальчик лет трех, не больше.
Кропинский присел на корточки и уставился на него. Малютка лежал неподвижно. Пиппиг нежно погладил маленькое тельце.