– Пока эта моль здесь, она в безопасности…
Теперь он высказался уже совсем недвусмысленно. В Гефеле боролись противоречивые чувства. Все, что до сих пор угнетало его, было отброшено одним махом, и он наконец увидел возможность надежно спрятать ребенка. Гефель решительно шагнул к Цвайлингу. Тот вдруг испугался. Он затряс указательным пальцем перед лицом Гефеля и прокаркал:
– Если вас накроют, виноваты будете вы, а не я! Вы меня поняли?
Отбросив всякую осторожность, Гефель ответил:
– Даже очень хорошо.
Цвайлинг, опасаясь, что зашел слишком далеко, сделал над собой усилие. Он сердито кивнул в сторону ребенка и обычным повелительным тоном скомандовал:
– Убрать!
Гефель взял мальчика на руки и направился к выходу. Когда он был уже у двери, Цвайлинг окликнул его:
– Гефель! – Их взгляды скрестились. Цвайлинг прищурился: – Вы хотите выйти отсюда живым, а?
Наступила пауза. Они, казалось, прощупывали друг друга.
– Так же, как и вы, гауптшарфюрер! – ответил Гефель и поспешно покинул кабинет.
Видя, что Гефель взволнован, Пиппиг благоразумно удержался от расспросов. Гефель глубоко вздохнул.
– Отнеси его на прежнее место, – сказал он, передавая Кропинскому ребенка.
Кропинский хотел что-то спросить, но Пиппиг цыкнул на него:
– Неси, живо!
Кропинский, прижав к груди ребенка, поспешно скрылся.
Ожидаемая катастрофа не разразилась, но вместо нее создалась совершенно новая и пока еще не поддававшаяся оценке ситуация. Гефель был не в состоянии что-либо объяснить, однако Пиппиг и не требовал этого. По тому, как он взглянул на Гефеля, было видно, что он догадывается о содержании разговора в кабинете. Помолчав, Гефель медленно повернулся и, тяжело ступая, ушел в канцелярию. Пиппиг не последовал за ним.
Злобными глазами Цвайлинг наблюдал за тем, что происходило за стеклянной перегородкой. Ведь они стали теперь его сообщниками. Гауптшарфюрера так и подмывало наброситься на них, заорать и в привычном опьянении властью утопить свою неуверенность. Но вдруг он испуганно обернулся: вдалеке совершенно отчетливо раздалось громыханье – одна за другой рвались бомбы. Разинув в ужасе рот, он смотрел в пустоту и прислушивался. Потом нервно потер щеку, словно проверяя, выбрита ли она.
Воздушная тревога застала шестнадцать санитаров в тот момент, когда они в необычном обмундировании выстроились перед административным зданием.