– О, перерос Фому-то! Помнишь, дядь, он меня из леса на закорках принёс? Я тогда в болото провалился. Лапоть утопил. Ору от страха! А Фома меня из болота как вытянет! И вот так прям на дорогу поставил!
Он хохотнул.
Но дядя не смеялся. Проворчал только хмуро:
– Только ты опять с дороги свернул. Видел бы тебя Фома!
Так уж вышло, что из двоих братьев старший всегда с головой на плечах был, а Ванька… а, что этот Ванька? Беды одни от него.
– Дядь, ну что ты мне всё братом тыкаешь? Он, если разобраться, человек подневольный, солдат! А я – вольная птица! Может, и в купцы выйду!
– Эх, Ваня, Ваня, – тяжело вздохнул дядя. – Сказывали мне, чем ты в городе промышляешь! Выгнали тебя с лавки, на рынке народ дуришь! Стыдно, Иван!
Юноша только рот раскрыл, чтобы оправдать себя как-то, но сказать ничего не успел. Скрипнула калитка, и во двор заглянул деревенский староста. С ним был какой-то важный царский чиновник, а позади маячила группка мужиков местных.
– Семён Семёнович, к тебе тут чин из царского дворца, – немного робея, сообщил староста.
– С Фомой случилось что? – встревожился звонарь, поднимаясь со скамьи.
Вместо ответа надменный чиновник со скучающим видом достал из кармана свиток, развернул его и, прокашлявшись, зачитал:
– Солдат Фома совершил тяжкое преступление перед государством и людьми. Отца нашего, Берендея, сгубил. И был казнён за свои злодеяния.
У Семёна ноги так и подкосились. Ваня подхватил его и помог опереться на стену дома. Чиновник окинул их равнодушным взглядом и продолжил:
– Указом нового царя Лиходея дом преступника опечатать, родственников выселить!
Тут уж Ваня не выдержал и бросился на гнусного вестника. Но мужики сбили его с ног и прижали к земле.
– Что говоришь-то?! – заорал юноша. – Брат не мог! Он не предатель!
– Дерзкий, – со злобой бросил староста. – Такой же, как братец – два сапога пара. Давай, мужики!
Как бы Ваня ни брыкался, а соседи мигом вынесли из дядькиного дома всё добро. Семёну даже пришлось немного присмирить племянника, а то как бы хуже не вышло…
И вот у калитки опустевшего и заколоченного дома стояла одинокая скамья. На ней сидели Семён и его помятый племянник. Единственный племянник теперь, выходит… Рядом стоял потрёпанный сундук. В ногах Семёна лежала дряхлая собака, тут же меланхолично жевала траву тощая коза.