Михаил не заметил, как обнаружил себя на краю причала. Лед озера застыл несколько раз, создав множество мутных слоев, поэтому экспедитор не видел своего отражения. Однако он чувствовал отражение внутри себя, и оно принадлежало не только ему; за ним стояла крестьянка Матрена, староста Ячменник, писарь Ираклий, дюжина целовальников и толпа крестьян, напуганных и потерянных. Все они рассчитывали на его ум, дедукцию и решимость, и только сегодня экспедитор в полной мере осознал, что не сможет предать их доверие, ну или, по крайней мере, ее доверие…
Внезапно глухой стук донесся из-подо льда. Кисейский медленно опустил дрожащий взгляд вниз, но картина не изменилась.
Должно быть, ему показалось.
Последние окна на мезонине земской избы затухли, гремучая зимняя ночь полностью поглотила Лазурное Марево. Только когда деревня окончательно исчезла из виду, далекое красное свечение, просачивавшееся сквозь сплошные ряды деревьев, можно было заметить. Оно отбрасывало тусклый отблеск на сверкающий снег у кромки густого ельника. Источник кровавого света прятался глубоко в лесу и оставался абсолютно неуловимым, пока деревню освещало хоть что-то, кроме холодных звезд.
Крестьяне всегда боялись заходить в лес, окружавший их собственные дома как тюремная стена, слишком глубоко. Именно поэтому никто из них не знал о маленькой покосившейся землянке, неоткуда возникшей в глубине хищной чащобы этой зимой. Истоком потустороннего киноварного сияния было единственное слуховое окно зловещего деревянного склепа как круглый глаз циклопа, наблюдавшего за Маревом мимо деревьев.
Из приоткрытой двери хлева доносился болезненный человеческий хрип. Казалось, кто-то хотел закричать, но не мог, поэтому ему оставалось жутко выть как неспокойное приведение…
Интерьер сарая напоминал мастерскую сыромятника, пришедшего из самой преисподней. Шаткие стены оказались покрыты калейдоскопом двуручных пил, заточенных скобелей и тесаков, чьи гнутые лезвия были усеяны агрессивными бандитскими зазубринами и вымочены кровью до самой рукояти. С кончиков лезвий кровь стекала на рабочий станок, омывая рудой извилистый ручной секач, словно закаляя его в страданиях. Источником тусклого красного света, обволакивавшего помещение, был слюдяной фонарь, застекленный алым витражом, стоящий на угловой полке для домашнего иконостаса.