– Как русские могут смеяться над евреями? Это же расизм. Не думал, что наш переводчик юдофоб,– прошептал Гастингс Пуаро.
– Зато водка у них хорошая, – отвечал грубый человек.
– Вы все о водке, Наверное, хватит уже пить.
– А что тут пить? – удивился Пуаро.
– В самом деле, – ухмыльнулся Гастингс, обводя взглядом батарею бутылок с водкой, коньком и виски.
Тенью вокруг стола сновала Сюзанна, меняя грязные тарелки и приборы, убирая мятые салфетки и пустые бутылки.
Троекуровы не участвовали в разговоре, они вообще отошли подальше от компании. Андрей Гаврилович нервно выговаривал что-то дочери. Та молчала, опустив голову.
Шабашкин решительно направился к ним.
– Маша, он вас обидел?
Девушка отрицательно покачала головой.
– Ну, не молчите же.
– Леонид Вячеславович, – вмешался Троекуров, – вы бы своей властью прекратили домогательства этого… этого донжуана. Он опасен для Маши.
– Вообще-то у меня есть идея, – Шабашкин покосился на Машу и, увидев ее настороженный взгляд, поспешил успокоить, – нет, нет никаких силовых мер.
Маша сильнее запахнула шаль, словно защищаясь от слов Шабашкина, и произнесла:
– Мне нездоровиться, извините, я вас покину. – И ушла.
– Что за идея, полковник? – потребовал Троекуров.
– А вы знаете, что они помолвлены?– вдруг спросил Шабашкин.
– Что?! – Троекурова поразило не само известие, а скорее то, что дочь не сказала ему. – Так далеко зашло?! Я не знал.
– Мы многого не знаем о наших детях или не хотим знать.
– Да что же делать? – Троекуров, казалось, не заметил последних слов полковника.
– Он сам откажется от Маши, – недобро усмехнулся Шабашкин.
– Почему?
– Он в тупике, из которого только один выход.
– Вы говорите загадками.
– Загадки скоро откроются.
– И все же?
– Не торопите события, Андрей Гаврилович, – уклонился от ответа полковник. – События сами поторопят нас. Думаю, уже завтра.
– Завтра Новый год.
– Будет повод поздравить друг друга.
– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – эта сакраментальная фраза в устах Троекурова прозвучала банальнее, чем была на самом деле.
В это время из кабинета появился Дубровский-старший. Выглядел он неважно. Взгляд, обращенный внутрь, дрожащие руки, которые он тут же сунул в карманы, выдавали внутреннее напряжение. Он подошел к столу, покачался с пятки на носок, оглядел гостей и скомандовал:
– По последней и спать.