Чем ближе к началу жизнь, тем чаще кажется, что она кончена. И Пашке Вишневу, впервые в истории бороды не побрившему утром, все виделось в самом черном свете.
Вместо того чтобы натереться одеколоном, Пашка отхлебнул из флакончика и завязал галстук наперекосяк.
Из-за бабы! Лопух! Теперь дырявый, в КГБ будет досье как на неблагонадежного, за границу ни ногой – тяжело рухнул железный занавес личной Пашкиной судьбы. Сообщат на работу. А он не дворником работает…
И она еще смеет звонить, спрашивать, как дела! Дура! Мало ли что пару раз переспали, это же не повод навязываться мужчине. Шлюха подзаборная, с Аркашкой тоже спала, гэбист врать не станет…
Пашка презирал себя. Болтун, тряпка! Любовник хренов, вольнодумец! Интересно ему, видите ли было, чего там Бердяев понакалякал! Еще бы «Майн Кампф» в горисполкоме читал!
В понедельник, с часу до трех, полковник Асафьев был безукоризненно вежлив, колко-ироничен и спокоен. Пашка елозил в кожаном кресле и старался не смотреть ему в глаза. Показания все сводились – что не знал, не понял, кается, будет бдительнее…
– Товарищ Вишнев! Работая в Горисполкоме, необходимо быть бдительным, а не становиться им. Становится поздновато, не находите? Так сказать, болезни роста у вас запоздалые…
– Игорь Олегович… Да я… То есть… Я в последний раз, я не нарушу своего долга…
– Это все детский лепет, Павел Петрович. Вы хотите, чтобы партия доверяла людям, чьи любовницы – агентки влияния? Так мы далеко уйдем, товарищ Вишнев…
Асафьев умел быть разным. Грозным и тупым. Мягким и философствующим. Сухим и канцеляристым. Поэтом и романтиком. Домашним и обаятельно-недалеким обывателем…
Он уже давно понял, чего боится клиент. И нажимал. Осторожно. Тут главное, не пережать, оставить клиенту надежду…
– Я вам хочу, конечно, помочь! – кивнул сочувственно Асафьев. – Вы мне симпатичны, Павел Петрович, потому что вы службист особого рода… Вы стараетесь забраться повыше, чтобы помочь людям.
– Вы это очень верно подметили! – зачастил обрадованный Пашка. – Я, может быть, произвожу впечатление карьериста, но это чисто внешне… Я ведь хочу добра всем, всему обществу…
– Это ваше «хочу», к сожалению, иногда далеко вас заводит! – поджал Асафьев тонкие губы.
Пашка поник, закивал – да, да все так, он признает и скорбит… Нарождающиеся залысины залепила прядь взмокших волос.