Поэтому вместо задачи прояснения содержания наших понятий мы можем говорить о задаче четкого определения значения слов, которые мы используем. В любом случае, давайте сначала дадим задаче такую формулировку.
Я также называю определение значения слова его «дефиницией». Можно возразить, что такое употребление слова «определение» не вполне соответствует философскому определению дефиниции, согласно которому определение сущности вещи не обязательно должно определять значение слова. Я вернусь к философскому понятию определения позже; сейчас же я ограничусь указанием на то, что мы в любом случае можем с полным правом сказать, что математик определяет введенный им символ i = √-1 или что физик определяет силу, заявляя, что он хочет понимать под силой произведение m ⋅ v. В том же смысле, в каком физик и математик определяют введенные ими новые языковые выражения, эпистемология должна определять слова, то есть наполнять их фиксированным и определенным значением, которые предполагаются «известными» как в науке, так и в языке обычной жизни.
На вопрос о значении слова обычно отвечают, заменяя его другим словом – вспомните перевод слова на иностранный язык – или перефразируя его с помощью ряда слов. Но это, очевидно, только откладывает вопрос; мы вынуждены спрашивать о значении тех других слов, которые предполагаются известными в определении. Если мы не хотим рисковать бесконечным регрессом или очевидным кругом, мы должны в конце концов обратиться к случаю, в котором мы узнаем факт, обозначаемый определяемым словом, уже не только через языковое обозначение, на пути понимания слова, но и без него, непосредственно, в том смысле, что мы уже не заменяем определяемое слово другим словом, но чем-то, что больше не является словом. Каждый знает, как это происходит. Друг рассказывает мне о растении в своем саду, называя его латинским именем. Я спрашиваю его о значении термина, который мне непонятен, и он подводит меня к растению, чтобы ответить: «Это – значит: то, что ты видишь здесь, – это xx». Он обращает мое внимание на факт моего восприятия.
Любое восприятие делает нас знакомыми с чем-то, непосредственно знакомыми, без вмешательства слова, о значении которого нам пришлось бы спрашивать дальше. Любое зрение, слух и т. д. – это непосредственное знакомство, осознание чего-то. Поэтому, ссылаясь на восприятие, мы можем также окончательно и удовлетворительно ответить на вопрос о значении слова, не впадая в вышеупомянутый круг или обращение к нему. Если я знаю, как в приведенном примере, что слово, о котором идет речь, есть название данного объекта, данного мне в восприятии, то значение этого слова известно мне настолько, что дальнейший вопрос в этом направлении становится ненужным. Я привел «сенсорное» восприятие лишь в качестве примера такого прямого познания. Другой пример показывает нам, что это не единственная форма: Хеншен, герой известной сказки, хочет узнать, что такое ужас, и узнает это, испытав его на себе с помощью своей жены. Переживая чувство, это чувство становится известным нам в своем своеобразии так же непосредственно, как и воспринимаемое содержание в сенсорном восприятии.