Внизу проносилась жизнь.
Маленькая, далекая, на такой скорости почти размытая.
Все эти дома, сады, асфальтированные улицы, по которым катятся разноцветные автомобили…
Эта картина скользила перед глазами Людивины в иллюминаторе вертолета, взмывшего в серое небо. Все эти жизни сплетены в огромную сеть по всей Франции. Каждый занят своим делом, своей судьбой. Никто не замечает над головой машину, которая рассекает воздух наклоненным носом, в которой пассажиры постепенно проникаются смертью и ужасом, готовятся к зрелищу, что скоро предстанет перед глазами и навсегда отпечатается в душе.
Это мой выбор. Я этого хотела. Я не имею права никого винить. Я сама навязываю это себе.
Перед погружением в насилие легко вырабатывается рефлекс поиска виноватых в том, что ей причинят вред, что жестокость ее задушит, что с каждым преступлением ее невинность понемногу разрушается. Истина проста: Людивина сама искала эту боль. Ее мотивация была важнее цены за каждый такой эпизод. И дело было не в полезности, не в глубинном чувстве справедливости, не в стремлении помочь, восстановить равновесие и, уж конечно, не в жажде власти – нет, ее гнало вперед другое.
Приблизиться к пределу собственных возможностей. Пройтись по краю человеческого. Подобраться к монстрам, к их миру. Теперь Людивина ясно это осознавала. В ту ночь в мангровых зарослях пришло понимание: она все делает для себя. Чтобы понять, насколько сильно хочет жить. Далеко ли заманит ее смерть. Так ли уж она ненавидит свои слабости? Хочу увидеть их в действии.
Шлем приглушал рев турбин и винтов, и вдруг сверху донесся механический голос Люси Торранс:
– Это ваш первый полет на вертолете?
Людивина покачала головой:
– Мой первый парень ими увлекался, хотел стать инструктором, и я удостоилась нескольких прогулок!
Микрофоны и потрескивание на заднем плане создавали иллюзию отстраненности, но Людивина решилась быть откровенной:
– А потом узнала, что он изменял мне налево и направо!
– Вот козел!
– Второй оказался таким же. Я долго думала, что проблема во мне. Что судьба нечестно играет.